Согласно «канонической» трактовке, Кишинёвский погром 1903-го года (о нём мы писали в главе 8 в связи с поэмой Бялика «В городе резни»: в переводе Жаботинского – «Сказание о погроме») «развернул» Жаботинского к еврейскому вопросу. Но он переводил Бялика и раньше, да ещё в 1902-м году написал полемическую статью о сионизме[620], короче – он был внутренне готов к этому развороту. С другой стороны, он жил с благодушным убеждением, что «
Это благодушие уничтожил Кишинёвский погром. В Жаботинском, как и в Бялике, смешались чувства горя и позора – позора за слабый отпор погромщикам, за отсутствие какого бы то ни было организованного сопротивления. Бялик укоряет великим поэтическим словом; Жаботинский переводит его поэму на русский язык, но не ограничивается этим – он решает создать еврейскую самооборону. Но в Одессе она уже есть – просто так законспирирована, что молодой преуспевающий (и вдобавок фактически русский) журналист об этом не догадывается. Так что Жаботинский вступает в имеющуюся структуру, но его темперамент, сила публициста и внутренняя свобода делают его лидером, великим идеологом и великим организатором.
Мы подошли к ключевому фактору, определившему роль Одессы и персонально Жаботинского в создании современного Израиля. Фактическую сторону мы описали ещё в главе 5, но сейчас поговорим о психологической основе. В Одессе не было еврейского гетто, еврейского местечкового недоверия ко всему, что лежало вне мирка штетла, не было предрассудков и предубеждений этого замкнутого мирка. Хрестоматийная история о 40-летнем блуждании Моисея по пустыне – чтобы в Землю обетованную не вошли те, кто родились в рабстве – на практике воплощена в Одессе. Да, были и законодательные ограничения, и бытовой антисемитизм, и даже погромы. Но Одессу населяли свободные евреи (точнее, евреи, приезжая в Одессу становились ментально свободными[622]), и самым ярким из них был Зеэв Жаботинский. Поэтому главу о нём мы назвали так же, как назван посмертный сборник Петра Львовича Вайля: «Свобода – точка отсчёта».
В Одессе он прожил крайне мало: в 17 лет уехал в Рим, вернулся ненадолго, потом были Санкт-Петербург, Палестина, Египет, европейские города и скоропостижная смерть под Нъю-Йорком в лагере молодёжного сионистского движения «Бейтар» (он – в числе организаторов движения). Но рождение и воспитание в Южной столице Российской империи определило его духовный облик.
Обозначим основные вехи его биографии, а потом остановимся на его изумительном литературном и фантастически актуальном политическом наследии: некоторые статьи читаются как новостная лента на интернет-портале – вот только качество языка лучше и аналитика глубже.
Итак, весной 1903-го Жаботинский вступает в Одесскую еврейскую самооборону, а уже в августе делегирован на 6-й Сионистский конгресс в Базель. Именно на этом конгрессе Теодор Герцль – главный теоретик сионизма (см. главу 5) предложил делегатам «план Уганды» – организацию еврейской автономии на территории современной… Кении. План – как измену конечной цели – резко отвергла часть делегатов, особенно из России[623]. Позиция самого Жаботинского однозначна: «
В 1904-м году Жаботинский переезжает в Санкт-Петербург. Он, как и большинство героев нашей экскурсии (и даже – как старший из соавторов этой книги), «вырастает» из Одессы, как Алиса вырастает из сказки Льюиса Кэролла. В Петербурге он входит в состав редколлегии нового сионистского журнала на русском языке «Еврейская жизнь»[625], становится одним из создателей «Союза для достижения полноправия еврейского народа в России» (1905), участвует в составлении «Гельсингфорской программы» как делегат 3-й Всероссийской конференции сионистов в Гельсингфорсе[626] Вот так стремительно ворвался Жаботинский в сионистское движение, как Троцкий в социал- демократическое[627].
В 1908–1909-м Жаботинский работает корреспондентом в Константинополе: ему пристально интересна Младотурецкая революция и попытка младотурков обновить Османскую империю стандартными микстурами в виде парламента, конституции и ограничения власти монархии[628]. Если Шолом-Алейхем, как мы отмечали, берёт материал для своих произведений зачастую из личного опыта, то Жаботинский свои политические статьи базирует на широком фактическом материале. Он в своих статьях всегда так подавал факты, что читатель, вроде знавший то же самое, но не обращавший на это особого внимания, зачастую подчинялся логике Жаботинского.
Работая в Константинополе, Зеэв впервые посещает Палестину. Результатом поездки явилось убеждение, что именно иврит должен быть языком еврейского возрождения. С присущей ему энергией Жаботинский в 1911-м году основал издательство «Переводчик», выпускающее на иврите произведения мировой классики. Одновременно сам издаёт ряд брошюр по теории сионизма[629].
Первая Мировая позволила Жаботинскому открыть в себе новое качество – организатора еврейской армии[630]. Начал Жаботинский с привычного дела: стал корреспондентом самой «солидной» русской газеты «Русские ведомости» на Западном фронте. Когда Османская империя вступила в войну на стороне держав Оси (то есть вместе с Германией и Австро-Венгрией), Жаботинский – в противоположность общесионистской
