– С чего бы?
«Ничего себе».
– За мать не переживаешь?
– Да все с ней в порядке. И даже если нет – какая разница?
– Угу, ты уже говорил. Какая разница…
Теммин поднимает голову и насмешливо смотрит на него.
– Что? Не веришь?
– Не верю. Любой сын переживает за мать, так же как любая мать переживает за сына. Моя мать часто хлестала меня прутьями, которые срезала с дерева у нас во дворе. Тогда я ее ненавидел. Но я любил ее и переживал за нее, как любой сын. Такова одна из многих истин вселенной.
– Что ж, – фыркает Теммин, – моя мамаша бросила меня, отправившись сражаться на какую-то дурацкую войну. Так что поверь – мне все равно. Все равно.
– ЕМУ ВСЕ РАВНО, – эхом повторяет Костик.
– Ну если ты так считаешь…
– Да, я так считаю. Мне. Все. Равно.
Теммин бросает взгляд на дверь. Повернув голову, Синджир видит входящую Джес. Но она отчего-то колеблется и всем своим видом словно кричит: «У меня плохие новости, которые мне не хочется сообщать». А потом она подходит к Теммину и смотрит на него…
Нет, только не это. Синджир все понимает еще до того, как она говорит:
– Теммин, твоя мать успешно справилась с задачей. Но она погибла. Норры больше нет.
Собрание в панике. Какофония перекрикивающих друг друга голосов, словно на птичьем базаре. Все стоят вокруг большого обеденного стола, громко споря, что делать дальше. Голопланшеты на столе транслируют данные о собирающихся толпах, об их собственных жертвах, прогнозы дальнейшего развития событий.
– Сколько у нас осталось СИДов? – рявкает Пандион. – Отвечайте, адмирал. Сколько их осталось на Акиве?
Адея пододвигает к Рей один из голопланшетов – на нем отчет о потерях. Слоун поворачивает его к Велко.
– Во время той атаки мы потеряли пять – два на крыше станции связи, служившей источником повстанческой пропаганды, и еще два сбил находившийся в похищенном СИДе. Это – пятый. Мы потеряли половину.
– Половину? – тяжело дыша, переспрашивает Пандион. – В городе осталось всего пять истребителей ближнего радиуса?
– Совершенно верно.
– А сколько у нас войск?
– Одна рота, не считая тех, что во дворце.
– Сто – сто пятьдесят штурмовиков? И все?
– И сопровождающие их офицеры. Примерно двадцать.
– То есть сто двадцать имперцев на город из… сколько там населения?
– Около миллиона, – подсказывает Шейл.
Пандион задает неизбежный вопрос:
– Почему у нас их так мало, адмирал? Почему мы столь слабо защищены?
На самом деле он знает ответ, как и все остальные. Подготовка встречи велась в спешке, но потребовала героических усилий – бессонных ночей, бесчисленных обменов сообщениями, беспрестанных споров. Они обсудили каждую мелочь, вплоть до подаваемой еды и желаемого типа ткани для постелей. Всем им известно, почему город не заблокирован батальонами штурмовиков, и все же Пандион задает этот вопрос, поскольку хочет разнести в щепки ее авторитет, словно палку острым ножом.
– Мы не хотели создавать видимость полной оккупации, – отвечает она. – Риск был невелик…
– Но вряд ли вы станете возражать, что теперь он существенно выше? Нам нужны новые корабли. Нужно привести назад звездные разрушители. Отзовите их из соседней системы, адмирал. Верните их на орбиту. Мы должны подняться на борт наших кораблей и бежать отсюда.
Шейл встает, раздраженно всплеснув руками, – достаточно необычный для нее жест.
– И как вы намерены бежать? Нам не на чем улететь. Народ, давно страдавший от сатрапии, запер нас в этом дворце…
Слово берет сатрап Исстра. От его подобострастия не осталось и следа, голос сочится ядом. Вместо улыбки на его лице гримаса отчаяния.
– Нет! – восклицает он. – Вы не вправе взваливать на меня это бремя. Я не ваше вьючное животное, чтобы тащить на себе ваши грехи. Я ввел налоги, которые требовала Империя. Я был преданным союзником, выполняя все ваши пожелания – и что я за это получаю? – Голос его внезапно срывается, превращаясь в жалобный скулеж. – Вы пробили дыру в стене моего дворца! Турболазер снес восточную башню, которая возвышалась над
