На сей раз Ольга сразу его узнала. И не испугалась, хотя ожидать того, что в такую погоду кто-то будет сидеть на пеньке, спрятавшемся за кустами ревеня, не могла.
– Вы разве не уехали? – спросила она.
– Вернулся.
– Хотите молока?
– Я хочу перейти на «ты».
– А молока?
– Нет, спасибо. Не люблю. Так что там насчет «ты»?
– Нет, спасибо, – в тон Максу ответила Оля. Парень показался из-за кустов. Он был в огромной куртке с капюшоном. Вода стекала по ней, но куртка уже явно промокла.
– Не боитесь промокнуть?
– Мне нравится дождь, – сказал он. – Там, где я жил, было жарко и сухо.
– В Таджикистане?
– Да. И мы ждали дождей. Но они, даже когда приходили, не приносили столько свежести и прохлады. А как земля пахнет, вы чувствуете? Это же волшебно.
– Вы сюда землю понюхать пришли?
Макс перешагнул через заросли ревеня и встал под окном. Из широкого рукава появился цветок. Нарцисс. Он перекочевал на подоконник.
– Я пришел, чтобы повидать вас, – сказал Макс.
Ольга хотела отпустить в ответ какую-то колкость, но воздержалась от этого.
Сколько можно делать вид, что ей неприятно мужское внимание? Да, Максимилиан не совсем мужчина. Он молодой человек. Не сынок, конечно, одиннадцать лет разницы, а младший брат. Но с другой стороны… Она была замужем за «папочкой». И что в итоге? Ее обобрали и втоптали в грязь. Сердце на мелкие кусочки разбили, но даже не разбудили в ней женщину. Ольга до сих пор не понимала, в чем прелесть секса. Ей нравились поцелуи и объятия, они возбуждали ее, но, когда начинался сам процесс, она напрягалась, закрывалась и ждала, когда все закончится. Благо супругу на это много времени не требовалось. Весь половой акт, включая прелюдию, длился от силы минут пять.
– Дождь усиливается, – проговорила Оля. – Вы промокнете и заболеете.
– Это мой коварный план, – улыбнулся Максим. – Когда я слягу с температурой, Святослав попросит вас за мной ухаживать.
– Я буду вам мстить за это – делать больнючие уколы, – сообщила Оля.
– Ничего, потерплю, – с этими словами Максм опустил свою ладонь на ее. Она чуть подрагивала. Оля подумала бы, что от волнения, если бы пальцы не были ледяными.
– Максим, вы продрогли, идите к себе, выпейте чаю. Увидимся утром.
Он упрямо мотнул головой, и собравшаяся в складке капюшона вода залилась за ворот. Макс охнул.
– Давайте тогда так договоримся. Я пою вас чаем у себя, после чего вы идете во флигель.
– Отлично, – кивнул обрадованный Макс и собрался было направиться к двери домика, но Оля остановила его. – Нет, нет, через окно забирайтесь. Чтоб никто не увидел вас.
– Боитесь быть скомпрометированной? Понимаю. Но если меня застукают за тем, как я к вам в окно лезу, будет значительно хуже.
– На эту сторону, кроме моего окна, выходит только окно Андрея, а у него выходной. – Оля протянула руку, чтобы помочь Максу перелезть, но он справился сам – было невысоко. – И, кстати, я давно ничего не боюсь. Но не хочу давать девочкам пищу для сплетен. Они и так обо мне всякие небылицы сочиняют.
– Завидуют вашей красоте.
– Опять вы… – разозлилась Оля. – Зачем?
– Что «зачем»? – переспросил Макс. – Говорю комплимент?
– Грубо льстите мне.
– Я этого не умею. Что на уме, то и на языке.
Оля отмахнулась и включила электрочайник.
Максим снял куртку и повесил ее на окно. Затем стащил с ног резиновые сапоги Павлика. Лимонно-желтые «акиаки» с белой полосой сверху. В восьмидесятых годах прошлого столетия они были невероятно модными. В деревне только у дочки председателя колхоза такие имелись. И у Павлика. Павлику их Иван Глинка подарил на день рождения. Извинялся за то, что достать смог только желтые, девчачьи, а не синие или хотя бы красные, но Павлику и цвет пришелся по душе. С сапогами этими он не расставался на протяжении всех последующих лет. Как и со своим головным убором.
– Я тут нагрязнил немного, – пробормотал Максим, глянув на лужу и отпечатки подошв на полу. – Но если вы дадите мне тряпку, я все уберу.
