Голос раздался прямо над ней, совсем близко. Слова будто выдохнули ей в лицо, и Динка, едва раскрыв глаза, с перепугу подскочила. Она успела заметить темную тень, заслоняющую ей холодный свет люминесцентных ламп на потолке, а потом стукнулась об этот заслон лбом. Тотчас рядом кто–то вскрикнул, и девочка повернула голову.
Палата. Койки, укрытые белыми простынями. Больница? Нет, не больница, ведь Динку должны были привезти в «Сотер». Глянула на себя — одета в голубую больничную пижаму.
Возле ее койки, на полу, сидя на корточках, крючился мальчик. Он стонал и закрывал ладонями лицо. Динка потерла лоб — больно, конечно, но не смертельно. А вот мальчишка, кажется, здорово ушибся. Так ему и надо, злорадно подумала Динка, нисколько ему не сочувствуя, — нечего над людьми нависать.
Мальчик повернулся. Темные глаза, в которых стояли слезы, глянули на нее с обидой. Держался он за подбородок обеими руками и от этого выглядел уморительно. Динка фыркнула от смеха.
— Чиво хихикаеф? — осуждающим взглядом ответил он; прижатые ко рту руки мешали говорить внятно, слова коверкал. — Ы мне чеюсть свамава. Умаеф, смифно? Чевавека тавмивава. Ы теерь ожна буиф сю жизнь чиживо ваботать, фтобы апфатить не пеефадку чеюсти. Оняла?
У Динки глаза на лоб полезли.
— Ну и фантазии у тебя! — искренне восхитилась она.
Спрыгнула с койки и опустилась на колени перед мальчишкой. Насильно убрала его руки вниз, сама ухватилась за его нижнюю челюсть и деловито, как медик, подвигала ею из стороны в сторону.
— О, видишь! — заявила. — Нормально двигается! Челюсть не сломана. Не буду я тебе на новую всю жизнь зарабатывать. С этой походишь.
Мальчишка секунд пять хлопал глазами, потом заулыбался.
— А ты ничего, я думал, кричать начнешь, что я сам виноват. А то бывает… люди без чувства юмора.
Динка села на пол, устроившись поудобнее.
— А ты кто? — спросила.
Он пожал плечами.
— Улик. А ты?
— Динка.
Несколько секунд они смотрели друг на друга молча.
— Ну? Так кто такой Руи? — спросил Улик.
Девочка озадаченно нахмурилась.
— Постой–ка… Ты откуда знаешь о Руи, а?
Брови Улика приподнялись, он воровато повел глазами сначала влево, потом вправо.
— Ну как… Ты же все время о нем думаешь.
Динка в первый момент не поняла, но через пару мгновений ее озарило.
— Ты телепат!
— Ну, — кивнул он, — и я об этом. Так что там — насчет Руи?
Поразмыслив, Динка подозрительно сощурила глаза.
— Врешь ты все, — сказала. — Я о нем не думала с тех пор, как за мной сотерские приехали.
Улик закивал, как болванчик.
— Думала–думала! Он у тебя в голове сидит все время — как заноза в пальце.
— Ты сочиняй, но не увлекайся, — угрожающим тоном посоветовала мальчишке Динка. — Ты что, хочешь сказать, я о нем думаю и сама этого не знаю, что ли?
— Угу, — живо подтвердил Улик. — Так и есть.
— Докажи, что взаправду телепат, а не сочиняешь, — с вызовом вздернула подбородок Динка. — О чем я думаю прямо сейчас, ну?
Девочка сосредоточилась и принялась повторять про себя слова песни «Stone», но на русском: «Я камень. Я падаю вниз. Я не чувствую боли. Я превращаюсь в камень прямо сейчас». В голове на миг возник образ мерзкой мачехи, которая сдала ее в «Сотер», но Динка насильно выпихнула ненавистное лицо из головы, мысленно талдыча: «Я камень, я камень, я камень…».
Улик поморгал и спросил:
— А кто эта тетка, которую ты ненавидишь?
Динка застыла, потом разозлилась:
— При чем тут она?! Я слова песни повторяла в уме! Ты их прочитал?
Улик натянул край рта.
