всем все ясно.
Поутру, пестрая стайка женщин, стекавшаяся с улиц посада, вышла к дороге, ведущей к замковым воротам. Скандинавы, охранявшие проход в детинец, подбоченились при виде прекрасной половины человечества, с шутками и прибаутками, глазами раздевали матрон черниговских низов. Оно и понятно, постой на часах половину ночи, не на самом ответственном участке стен, когда центральные ворота доверены лучшим из лучших, захочется языком почесать.
Таща на плечах объемные узлы, бабенки из-под темного свода замковых ворот промеж двумя башнями, через маленькую калитку вышли на задний двор детинца. Одна из молодух судя по покрытой платком голове, высоченная, худая бабеха, пристально разглядывала местность. Да это целое селение! Здесь и бассейн с водой, и жилища простолюдинов, то есть дворни — конюхов, кузнецов поваров, да тех же золотарей, много работы нужно выполнять на благо княжеского семейства. Вон навес кузницы, и даже мельница. Его не заметили, в толпе прачек, и он прошел вперед. Новый ров, новая внутренняя стена, новые ворота с такими же приспособлениями для подъема моста, какие он видел у первых, наружных ворот. Через калитку пропускали по одной, хоть славяне стоявшие в карауле не особо придирались, но пару слов пришлось из себя выжать, пообщавшись с молодым, скалившим зубы бодигардом. Удалось пройти, и он вместе с товарками — на другом дворе; тут — конюшни, погреба, кухня, вообще всякие службы. А вот и терем, жилище владельца всего сущего на куске славянской земли. Красив, выстроен из цветной плинфы, ничего общего с деревянными теремами древней Руси с картинок детских книжек. Четыре замковых башни по бокам между стенами. На башнях полно охраны — стережется князь. Кого боится?
— Вход в подвальный этаж вон там, — прошептала Волгава в самое ухо, глазами указав направление, — там же темница, сокровищница. Вряд ли тебе туда.
Мотнула головой, вскидывая подбородок в нужном направлении.
— Женская половина, комнаты для детей, вон там чертоги родичей, гостевые покои там. Держись меня, не отставай.
— Угу.
Пробежали через прелестный фруктовый садик и цветник вместе с ним, раскинувшийся недалеко от заднего входа в жилище властелина.
Под оком двух воинов по широкой каменной лестнице, примыкавшей к стене, поднялись на первый этаж, находившийся довольно высоко над двором. Лестница окончилась обширной площадкой у большой двери первого этажа. Крепкий муж, с необхватной талией, на грудь которого спускалась лопатой огромная бородища, трубным голосом объявил:
— Торопитесь бабы! Князь с гостями и домочадцами изволит завтракать в парадной зале. Вам надлежит быстро поменять постели, собрать прежнее белье и уйти до того, как кто-то появится в покоях. Уразумели ли?
Многоголосое:
— Да-а!
— Приступайте!
— Лихой, твое время пошло. Тут я тебе не помощник. Поторопись.
Топот ног и шум открываемых дверей нарушили покой коридоров и комнат. Он сбросив с плеча узел, припустил по «взлетке». Скорей, скорей, скорей! Оторвался от выводка тетушек. Метров сто пробежал. Лестница вверх. Взлетел по ней. За дверью осмотрелся, прислушался. Шарканье удалявшихся шагов слабым эхом разносилось вдоль коридора. «Стой!», — окликнул внутренний голос. Послушался. Отдышался. «Теперь иди, только тихо!». Как кошка, совсем не слышно, двинулся по каменным плитам пола, заглядывая за двери, шел за спиной охранника.
Пусто, пусто, пусто! Заперто. Постучал. Тишина! «Дальше, дальше, дальше!» Снова заперто. На стук откликнулись:
— Чего надо?
Голос мужской, явно не Ладославин. «Беги!». Ноги в руки и бегом! Лестница. Вверх по ней! Где-то за углом мужские голоса, даже смех. Ясно, охране скучно. «Вправо!». Хотел ведь туда. «А я говорю вправо!». Ладно. Побежал другой стороной.
Спалился там, где не ждал. Уже двигаясь вниз, в коридоре второго этажа на «взлетку» из проверенной комнаты вышел мужчина в дорогой одежде. Да, какой там мужчина? Прыщавый юнец, по-другому и назвать язык не повернется.
Дорогу Лихому перегородил, скорее всего, представитель царствующего черниговского дома. Не высокий, с мягким пушком на щеках вместо грубой мужской щетины, парняга меньше всего ассоциировался со служивым человеком. Его голова «тонула» в большом, не по размеру колпаке с опушкой из меха, который придавал его облику зловещую и неуместную комичность. Глаза подростка одновременно выражали и скуку, и тоску, разочарование, и даже злобу. В них уже не было присущих этому возрасту озорства и молодости. Они блестели тусклыми, едва заметными огоньками, словно догорающие свечи. «Готов? Сейчас этот недомерок приставать начнет!». Очешуел? «Да ты на себя посмотри, ведь в бабские тряпки одет!» Точно!
— Постой! Куда так торопишься?
Снизу вверх, заглянул в лицо. Тонкими пальцами, словно тисками сдавил запястье на левой руке, потянул к себе.
— Откуда такая сдоба в нашем тереме?
Егор рта не успел открыть, как недоросль другой рукой ухватил его за ягодицу, зафиксировал щипок всей пятерней. Твою ж…, так через коромысло, ну и что делать прикажете? «А я предупреждал!».
