Максутова. Вот и они появились из лесу, бьются штыками на скалах, поскакали со скал. Один хромает, бежит. Вдруг Маркешка увидел, как без ружья несется за французами озверевший Алешка Бердышов. Как, откуда он выскочил – неизвестно.
Два француза тоже без ружей прыгнули со скалы, и Алексей прыгнул за ними, прямо на них и обхватил на лету обоих за головы, ударил друг о друга и повалился на них, крепко сжимая. Набежали матросы и добровольцы. Тут же камчадалы. От этих пощады не жди. Одного француза, того, что брыкался, тут же прикололи. Другого Алешка давил, держал крепко, а колоть не давал.
– Живьем! – орал он, желая видеть, каков этот человек. Бердышов вообще хотел знать, что это за люди, познакомиться с ними. Он дрался с ними наверху, друг у друга повыбивали ружья, они хотели его схватить, но он сильный. Алексей поднял француза, пошарил у него за поясом, отнял нож и табакерку.
Скалы и косогоры были усеяны редкими цепями русских стрелков. Стреляли по лодкам. Со шлюпок посыпался град пуль по спустившимся на отмель матросам «Авроры». Враг считал их самыми опасными.
Ванька Растяпов, коренастый и плотный матрос, тщательно целится со скалы. Но не стреляет.
– Давай знамя сшибем у них, – говорит он Маркешке.
– Это верно! А то все кричат: флаг, флаг, знамя ли… черт знает… А мы имя тоже подсечем. Мне эти флаги – хуже нет!
Маркешка никак не мог научиться разбирать, что знамя, что флаг, а то еще есть «выпел»… Не выговоришь!
Растяпов выстрелил, и знаменосец, бежавший к шлюпке, упал. Сразу знамя подхватил другой, но того сшиб Маркешка.
– Паря, промахнулся! Целил в глаз!
Знамя лежало лишь мгновение. Подбежали кучей матросы. Но уже в подмогу Растяпову и Маркешке со скал раздались десятки выстрелов – знамя опять на песке.
Баркас, полный народа, повернул к тому месту, где оно лежало.
«Ну, эти возьмут свое! – подумал Маркешка. – Ребята, прыгай вниз, схватим знамя, пока не подошли».
Татарин Хайбула – косая сажень в плечах, ломает пятаки руками, телегу груженую подымает за колеса, с конями балуется так, что страшно смотреть, – спрыгнул первым.
– Алла! – вдруг закричал он яростно.
Но в это время из леса появилась упряжка. Выехало единственное конное орудие.
– Э-э, так это наш усть-стрелкинский казак Размахнин! И с ним Токмаков!
Казак с отмели навел пушку и ударил по баркасу. Там взрыв, крики, люди валятся в море с обоих бортов.
– Бей их!
На всех шлюпках отстреливаться сразу перестали. Все шлюпки пошли хватать людей с разбитого баркаса. Гребцы подавали им весла. Видно было, как умело и быстро плывут английские матросы, не успевшие сесть в шлюпки. Повсюду плыли и барахтались люди. Про знамя забыли. Кто-то из аврорских поднял его.
Попадав в воду, англичане бросали ружья. На отмели валялись мешки, шинели, кивера, фуражки. Маркешка нашел кандалы. Бердышов – другие.
– Знакомо дело! – побренчал он кандалами.
– Это они нас, заразы, хотели заковать, – говорили казаки.
«Дивно этих ружей теперь по тайге раскидано, – подумал Хабаров. – Надо посмотреть, какие системы. Говорят, они хорошие ружья делают. И ребята собой видные и не дураки, а затеяли такое дело. Жаль было стрелять! Но приходилось. Теперь, однако, до свиданья!»
Маркешка пошел по тайге посмотреть, нет ли где ружей. А там уже бродили камчадалы. Эти охотники выискивали себе что получше. А кругом убитые – вот лежит Размахнин Сашка, вот братан Пешкова, из первого взвода. Проходивший офицер предупредил, что ружья будет собирать особая команда.
– Паря, а солнце-то как высоко, – удивился Маркешка, выйдя из тайги.
Оказалось, что битва продолжалась почти четыре часа. Но в пылу ее время шло быстро.
Пароход отводил фрегаты. Заметно было, что два фрегата сильно потрепаны. И пароход опять кренит.
Перед домом губернатора строились отряды.
– Взяты пленные, флаги, гаубица, ружья, сумка с документами, – громко говорил Завойко. – Убито десять офицеров врага. Так вот теперь мы знаем, когда надо кричать «ура!» – сначала или под вечер. Так закричим «ура!» громко и покажем врагу, как мы его победили.
Поднесли носилки. В них лежал мальчик. У него оторвана рука, но он улыбается. Он помогал на батарее Максутова.
– Максутов из своих пяти пушек расстрелял два фрегата, – говорил Завойко офицерам. – Недаром они кричали «ура!», когда он пал.
Адмирал подошел к Дмитрию Максутову.
– Ваш брат, Дмитрий Павлович, умер только что от ран…
Завойко обнял Дмитрия Максутова, и спина его затряслись от рыданий. Спадало нечеловеческое напряжение, которое он сдерживал так долго. Что-то дрогнуло в его железной душе. «Но еще враг тут, – сказал он себе, – у врага еще около двух тысяч людей, и я не смею рыдать».
