— И то правда, ты ж не местный. Дикий совсем, татуировок читать не умеешь. Сталбыть представится надо, — проговорил мужик, поворачиваясь обратно к Эрвину, — Не в лесу, чай живем. Хуан я буду, алькад сдешний.
Брови Эрвина невольно взлетели вверх — слово было ему незнакомо. Мужик заметил, добавил к титулу пару слов на туземном — думал, понятнее будет. Но Эрвин запутался совсем. Вроде что в деревне: «инкоозии» — вождь, но смысл не тот, очевидно.
— Это что-то вроде председателя местного, — пояснила Ирина, вставая рядом.
— … А еще меня троеруким кличут… — неспешно добавил мужик, продолжая мысль..
— А где тогда третья? — вырвалось у Эрвина невольно… Уже договаривая, понял, насколько вопрос нелеп. От ладони в перчатке долетал слабый, чуть слышный визг — характерный гул разлаженного сервомеханизма.
— Пошли, покажу…
Третья рука обнаружилась в поселковой церкви. «Соборе святой Фотинии», как гордо протитуловал ее председатель. Высокий каменный куб, сложенный абы как, в кажущемся беспорядке. На постройку шли громадные камни — обтесанные валуны всех цветов. Обсидианово-черные, красные и белые вперемежку. Хаос, но хаос красивый, цвета на фасаде плясали, складываясь в бессмысленный, но яркий и приятый глазу узор. Крыльцо деревянное, на крыше — тоже деревянный, резной латинский крест. А башни колоколен по обе стороны входа еще в лесах — стройка пока шла, обе колокольни выросли на треть от силы. Точнее — стояла. Сейчас леса были пусты. Эрвин хмыкнул про себя и шагнул внутрь, в полутьму вслед за местным председателем.
Внутри царил полумрак, от толстых каменных стен пахло известью и приятной прохладой.
Горела свеча. Иконы на алтаре — тоже туземные, писанные углем по дереву. Тонкой работы — штрих ясен, уверен и прям… Спаситель и дева ведущая коня в поводу. Эрвин машинально перекрестился. Волосы девы темны и всклокочены, и конь — в цвет. А глаза у обоих одинаковые: карие, умные, выразительные. Светлые, с легкой грустинкой. Хлопнула задняя дверь. Брызнул по стенам солнечный зайчик, мигнул пред алтарем огонек — сквозняк задул, разгоняя по углам запах цветов и влажной, свежей известки. Закрутился, взвыл в трубах под потолком. Казалось протяжно запели сами скаты кровли. Ладный, переливчатый звук. «Эолова арфа. Хитро» — подумал Эрвин. Потом обернулся — и услышал хриплый бас председателя:
— Как западный ветер подует — оно красиво. Будто ангел поет. Только… Не туда смотришь. Про руку спрашивал — так вон она.
Внизу, у ног иконы что-то белело. Эрвин пригляделся. И впрямь — под алтарем, на темной, вышитой вручную подушке — рука. Кости точнее. Белые. Человеческие. Ладонь, предплечье, половина плеча…
— Это моя. — ухмыльнулся председатель. И, явно довольный эффектом, шагнул вперед. Достал из кармана чистую мягкую тряпочку. И начал пыль с кости протирать. На глазах у удивленного Эрвина. Попутно рассказывая — негромко, тихим струящимся говорком:
— Председатель я местный. — говорил он, негромко, — вот с тех пор, как… Раньше- был навроде старого Яго «коммандо» водил. Только, не то, что ты видел, другое немного. На гремящих когтей ходили, северную степь успокаивали. Я, жена, машина, пулемет… Веселая жизнь… была, пока один красавец мне руку не отъел, вместе с половиной черепа. Руку потом новую в Столице сделали, но на месте засесть пришлось… На месте засесть, ствол обрезать, остепенится.
Эрвин оглянулся — внизу, под темными сводами белела еще одна кость. Покатая, вытянутая в длину черепушка. Низкий череп, крокодилья, усеянная острыми зубами пасть. Глаза узкие, пустые, темные. А клык выбит — один. Левый верхний. Эрвин даже спрашивать не стал. И так понятно, чья это черепушка.
— Да он, — кивнул председатель, подтвердив его догадку, — на этом самом месте. Теперь тут и сижу, вроде как охраняю.
После полумрака церкви — улица ослепила, забила глаза светом и уши — шумом толпы. Председатель все говорил, клокоча в уши и булькая прокуренным голосом:
— Начинал — три дома было да часовня деревянная, теперь видишь — поля, поселок, собор… как достроим — и город будет… Кстати, камень привез?
— Какой камень?
— Так обычай же… кто мимо нас на Сан Торрес едет — обязательно камень захватывает. На церковь, достроить чтоб…
— Мне-то оттуда знать, я не местный. И вообще…
— Погоди, парень, не кипятись… — хитро сощурился председатель, — Так, представились, теперь давай считать. Сарай ты нам разнес, это раз.
— Трухлявый был сарай, раз так легко завалился.
— Древний. Как раз думали новый ставить по весне. И все же — имущество. Так что: раз. Камня на церковь не захватил, это два…
Тот и впрямь считал, загибая механические пальцы… Тихо, с улыбкой на лице. А глаза сжаты, сощурены. Эрвин аж сжал кулаки, невольно начиная сердится — его явно сейчас разводили, причем непонятно на что..
Но тут на заурчал мотор, истошно взвыли тормоза — и перед ними на площади замер, весь в дорожной пыли, запахе трав и гари сгоревшей резины — старый, битый вусмерть грузовик с коробом вместо капота. Давешний, встреченный утром на пути. И его полная, пожилая водительница — та сходу высунулась, обложив председателя сверху вниз развеселой, заливистой бранью.
