— Ты чего, старый хрыч, творишь? — рявкнула она, весело глядя сверху вниз, глядя на насупившегося враз председателя. Тот сердито засопел, но возражать не решился. А водила вылезла из машины и пошла, на ходу отчитывая председателя. На лбу и щеках ее — изрядно расплывшаяся тонкая вязь. Треугольник, ромб и спираль. Такие знаки носила и Эви.
«Должно быть, тоже ХанШай, — подумал Эрвин, удивившись, как легко пришло понимание, — местная «выносящая мозг». В отличие от Ирины- почти буквально».
А та все несла, уперев полные руки в боки, буквально давя председателя — пока словами.
— Люди со звезд, издаля приехали. На нас посмотреть. А ты что творишь, старый? Сразу ловишь и в работу, будто какой Дювалье. А накормить? Гостя с дороги кормить положено…
— Да не голодные мы… — пытался встрять Эрвин, но бесполезно… тетку несло — только успевай спрятаться. Только руками всплеснула.
— Не голодные они, как же. С утра в дороге, видно же. Давайте налево, вон туда… У нас там столовая, у девчонок как раз каша поспела. А ты старый, — последнее уже к председателю, — не сопи. За ребят старый Яго поручился — это раз. И склад твой не уйдет, это два…
Пальцы она загибала — точь в точь как председатель Хуан недавно… А на шее — драконий клык. Левый верхний. Эрвин усмехнулся вдруг. Про себя. Понятно теперь, чей подарок.
А кормили в Фиделите вкусно, ни отнять ни прибавить.
Ирина как будто поплыла, закачалась в потоке событий. Как в реке — теплой летней реке. Знакомства, улыбки, рукопожания, звенящие местные имена. Троерукий Хуан — председатель, его громогласная Мама Кураж, водила — та тетка с громким голосом и добрыми руками. Местная столовая — полутемный, прохладный зал. Двойные плетеные стены, под потолком — живые цветы, котлы, аппетитно булькающие на огне в центре зала. От котлов — дым и пряный, ароматный пар. Стоят столбом, вьются, завиваются кольцами, уходя в отверстие в потолке. Опрятные стулья. Чистые, сверкающие белым деревом столы по краям. Вокруг огня — местные женщины. В белых передниках, чистые, аккуратные. И работали тихо, деловито, без крика и суеты.
Те поприветствовали их, спросили Ирину про жизнь и какую-то неведомую палочку. Потом, повинуясь негромкому окрику Мамы Кураж — вывалили плошки с едой на столы вокруг очага. Дальше надо было забирать самим. Ирина — откуда понимание взялось — аккуратно придержала вечно голодного ДаКосту, взяла сама. Разложила — Эрвину, Мие, потом Лиианне, не успевшей откосить и запрятаться в угол. Лиианне выдала двойную — две плошки, строго велев накормить ДаКосту с рук. Та кивнула — поняла. Только испугалась опять, такая уж она, лиловоглазая. Ирине было не до нее. Спросила для бехи топливо. Почему она решила спросить его здесь — не поняла сама. Но кухонные поняли ее и не удивились — машины кормили здесь же, просто с черного хода. Миа кивнула, сказала, что заберет. ДаКоста шутил, Лиианна грустила, Эрвин сосредоточенно гремел ложкой по алюминиевому котелку. Залетевший под крышу орлан получил горстку семечек из Ирининых рук и осторожные ахи от местных.
Потом Эрвин ушел — под руку с председателем, говорить о делах. А Ирину на выходе поймала мама Кураж с делегацией. И пошел разговор. Про поля, вечно ломающиеся пугала, наглых птиц да созревающий урожай. И опять — как-то легко было понять кто чего хочет.
Чуду назначили быть на околице — за последним домом, на широкой поляне у пруда. Тонкая мелодия подаренной дудки, осторожные зрители и — в небе — птичий свист и гомон большого базара. Алым, малиновым, желтым — разноцветный хоровод крыльев над головой. Переминающийся по Ирининому плечу когтями орлан. Суровый, начавший закипать председатель — троерукий Хуан подошел на шум, кивнул и пошел торговаться с истинно крестьянским упрямством. Орлан не уступал, хлопал крыльями, топорщил перья на голове — возмущался. Поворачивал голову, косил на председателя то один то другой черный глаз, возмущенно клекотал на своем, птичьем наречии — делится мол, человек, надо… бог велел.
Председатель азартно стучал себя в грудь механической рукой, шипел, что твой чайник, кипятился. Грозил заказать в городе новые ультразвуковые пугалки — устроить содом и гоморру отдельным слишком наглым товарищам с крыльями. И вообще — такие товарищи их славной Фиделите совсем не товарищи, да. Орлан косился в ответ, разноцветная мелочь в небе кричала и каркала, поддерживая вожака. Какой-то не в меру молодой и резвоклювый пестрый птенец налетел на председателя. Зашумел, цапнул когтями кепку, пытался клюнуть — и вмиг унялся, получил о белоголового крылом по голове. Не срывай, мол, мне переговоры.
Ирина улыбнулась. И пошла… на председателя, по его же привычке — загибая пальцы на руке. Считать, сколько будут стоить новенькие ультразвуковые пугала, а сколько — еще перевоз. И сколько их ждать из столицы. А теперь все то же самое, но не в крестовых лаках и не в долларах федерации а в мешках пшена. Орлан довольно каркнул — и получил от Ирины ладонью по шее. Вмиг, чтобы не зарывался. Председатель сдвинул кепку на лоб, потер затылок — два раза. Вначале живой рукой, потом механической. И кивнул головой. Согласился.
Ударили по рукам. Точнее — крылом о механическую руку. На четырех мешках от людей. От птиц — обязательство не портить урожай и в шею гонять нарушителей. То есть в крыло. И да — гнезда теперь под охраной…
Орлан клекотнул. Разноцветная мелюзга в небе встретила его торжествующим пеньем. Ирина потерла лоб — сейчас на ее глазах, буднично свершилось чудо.
Солнце палило, разбрасывая полотна света по глади пруда. Ирина обернулась — увидела Эрвина. В воздухе, над домами, в вышине, непринужденно шагавшего, казалось, прямо по крышам. Заинтересовалась, шагнула за угол — посмотреть. И улыбнулась невольно. Председатель таки запряг Эрвина
