Полузадушенные откровения заместителя Хозяина Гильдии Воров общую картину только еще больше запутали.
Единственный представитель проклятой династии Ирейи, отметившийся на Хелле за последние две недели, — это будущий зять. Только на кой ляд ему делать такие подарочки прокуратуре Аррио?
Или старательные сотрудники из Тугерта умудрились опознать художника по картине, и отправили запрос именно на основании «подарочка»? Вполне возможно, только зачем это Эльданне? Фирс — единственный, кто добровольно вызвался защищать его невесту и честно поперся к Древнему на куличики, наплевав на все доводы церемониймейстера и рискуя не только рабочим местом, но и собственной шкурой… очевидно, что принцу такая самоотверженность не пристала — привязанности привязанностями, но вопрос сохранности шкуры для него отнюдь не личный.
А потом безупречный третий наследник, которому «не пристало», пишет два до идиотизма абсурдных письма и отправляется следом за удравшей невестой. Что из этого следует?
Его Величество ненадолго задумался над этим вопросом и споткнулся на ровном месте, громогласно выругавшись, и тоскливо сообщил непривычно ясному небу:
— Он — труп!
Глава 14
День, когда все изменилось
По ту сторону растет и умирает огромное дерево.
По ту сторону — тысячи дверей и миллиарды нитей, неисчислимые пути и жизни, которым не суждено сбыться.
По ту сторону — единственное убежище, мое тихое ущелье, откуда не выбраться наружу, — но это не имеет значения. Она справится лучше меня.
Я до сих пор пронзительно ясно помню день, когда все изменилось.
На Зельтийер как раз предательски напала привычная сероватая зима с ее извечными безголосо воющими метелями и монотонным небом; тени в моей старой комнате испуганно жались по углам, а хелльская вьюга, ворвавшаяся, как полночный грабитель, разбив окно, громко шуршала листами распахнутой книги, забытой на столе.
Но я этого уже не слышала. Там, по ту сторону, все было иначе, завораживающе, волшебно…
За Гранью тоже шел снег — но совсем по-другому: большими пушистыми хлопьями, ластящимися, как маленький котенок к матери; если поймаешь снежинку — она не растает, а начнет поудобнее устраиваться в ладони. Пульсирующие ниточки чужих жизней пронизывают пространство сверкающими карнавальными лентами; непроницаемая темнота вокруг напоена густой изначальной силой, сырой и чуть солоноватой, — только успевай дышать.
Я шла вперед, не оставляя следов; отяжелевший от снега подол платья тянул обратно и чуть царапал оледеневшими краями босые ноги. Я не замечала.
Мой самый первый, самый невероятный раз. День, когда я сумела пробиться к Древу Жизни и наконец поняла: неважно, что там лопочет наставник про мою посредственность и невнимательность. Не имеет значения, как часто отец отчитывает меня за безответственность и твердит, что нужно больше времени уделять занятиям, если не хочешь разориться на телохранителях. Есть магия, в которой я стану лучше него, лучше наставника. У меня все получится. Что бы ни говорили — я сильная.
И я могу стать еще сильнее. Еще лучше.
Тогда я и нашла Ее — сжавшуюся в комок на ветру, тщетно пытающуюся скрыться от ледяной вьюги. Ее — в моем рваном черном платье с мокрым подолом, с точно так же развевающимися темными волосами, в которые навечно вплетены жемчужинки снега, с таким же безумным, решительным взглядом. Моя волшебная, моя ненастоящая…
Годами я наблюдала, как она меняется. Как становится мудрее, упрямее, целеустремленнее. И изо всех сил старалась не отставать.
Тщетно.
Она всегда была лучше меня.
Я выпустила ее сама. И теперь могла только сидеть среди извечной метели и слушать, как вой в ее голове постепенно становится моим.
Та, Что Сильнее, шла по ледяным коридорам фейского дворца не таясь, сбросив чужую личину и гордо вздернув подбородок. Ее неподражаемое соло, ее лебединая песня. После сегодняшней выходки никто не отпустит ее живой, и она понимает это — и уйдет красиво. Уйдет отомщенной.
Прятаться было не от кого: да, местные обитатели без проблем опознают, что автор мощного сонного заклинания, опутавшего половину города, — тот
