из прозаического предложения и стихов о ярмарке, чтобы лишний раз подразнить Катенина, который жил неподалеку: тому, чтобы попасть в Нижний через Макарьев, и крюка делать не надо было».
Почему Барков не включил разъяснение этой двусмысленности в книгу? Полагаю, ради стройности логики изложения. О Катенине речь впереди; упоминание его имени без подробного объяснения того, какую роль он сыграл в пушкинской судьбе, потребовало бы перестройки сюжета «Прогулок», а в этом месте «Макарьев» воспринимался читателем именно в первом смысле, работая на замысел Пушкина. Второй смысл был адресован непосредственно Катенину.
Таких двусмысленностей в «Онегине» множество, но для их понимания нужно смотреть на роман с другой «точки», обоснованием которой и занимается Барков в этой книге.
В 1808 году вышел очередной «Брюсов календарь» – на много лет (о чем Пушкин, конечно же, знал), и, строго говоря, на него понятие «прошлогодний календарь» не распространялось. У Пушкина был выбор: либо оставить две последние строфы, поскольку они указывали на обычный календарь 1808 года (свежий календарь Брюса не выбросили бы), либо убрать их и оставить в тексте двусмысленность. Полагая, что он и без того разбросал достаточное количество «меток», указывающих на время действия, Пушкин выбрал второе; сути дела и правоты Баркова это не отменяет. – В.К.
«Удивительная черта характера» мистификатора. Мистификаторы всегда работают на будущее; Пушкин же, у которого перед глазами были неразгаданные временем, но прочтенные им мистификации Шекспира и Стерна, и вообще рассчитывал на века, точнее – на бессмертие. – В.К.
С этим замечанием Баркова трудно согласиться: в таком случае придется признать, что часть примечаний «написаны Онегиным», а часть – Пушкиным-издателем, и при этом граница между ними никак не обозначена, что противоречит самой концепции Баркова. Примечания, как структурная единица, должны принадлежать «одному перу», и это перо Барков выявил в Примечании 20 («Скромный автор наш перевел только первую половину славного стиха»), в котором Пушкин-издатель и автор примечания четко отделяет себя от «автора» онегинского романа. Следовательно, корпус Примечаний – пушкинский, кроме специально оговоренных «Примечаний сочинителя» (Прим. Соч.), а смысл примечаний следует в каждом случае выявлять в соответствии именно с этим «авторством». Так, Примечание 1 «Писано в Бессарабии», которое выглядит как «неуместная ремарка», на самом деле является двусмысленностью: север был вреден и для Пушкина, попавшего в ссылку в Бессарабию, и для Катенина, также угодившего в ссылку в 1822 году. Большинство пушкинских «неуместных ремарок» сориентированы иронически по отношению к комментируемому ими тексту или служат для прикрытия, растворения в них важных значащих примечаний 16 («„Бедный Йорик!“ – восклицание Гамлета над черепом шута. (См. Шекспира и Стерна.)» и 20 («Скромный автор наш перевел только первую половину славного стиха».), которые могут дать слишком быстрый ключ к разгадке мистификации и на которых, по замыслу Пушкина, взгляд невнимательного читателя не должен был задерживаться, как и на остальных. – В.К.
Измененное название эпиграммы дало Пушкину возможность извлечь из этой публикации дополнительную пользу. В преддверии выхода из печати «Первой главы», привлекая внимание к эпиграмме и одновременно разыграв Булгарина, Пушкин публикует в его «Северной пчеле» «объявление»: «А. С. Пушкин просил издателей „Северной пчелы“ известить публику, что стихи его сочинения, напечатанные в № 3 „Московского телеграфа“, на стр. 215, под заглавием «К журнальным приятелям», должно читать просто: „К приятелям“». – В.К.
Барков безусловно прав в том, что пушкинская стихотворная миниатюра быта написана в 1824-м, а не в 1829-м году, но здесь важно понять, что было раньше: пушкинский рисунок или эта эпиграмма. Из сравнения пушкинского рисунка и гравюры в «Невском альманахе» следует, что сначала была задумана эпиграмма и создан рисунок, который и был отослан брату; затем была написана эпиграмма, и обнаружилось, что рисунок эпиграмме не соответствует. Тогда дано знать брату, что художник должен руководствоваться не пушкинским рисунком, а эпиграммой (то есть должен развернуть фигуры так, чтобы гравюра в альманахе соответствовала указующей строчке «Опершись ‹…› о гранит», что и было в точности выполнено художником). Другими словами, художник работал по пушкинской инструкции (в противном случае пришлось бы приписать художнику – или граверу – исключительные телепатические способности). См. также Прим. 1 Баркова к этой главе. – В.К.
Все-таки с Набоковым не следовало соглашаться и в этом случае. Как уже было показано в моем предыдущем примечании, художник работал по пушкинским инструкциям, и Татьяна быта изображена в соответствии с его замыслом. Каковы бы ни были недостатки рисунков Нотбека, ему бы и в голову не пришло нарисовать Татьяну с просвечивающим сквозь ткань лобком без согласования с Пушкиным. Пушкин всю затеянную им
