встречается в нашем богословии!
Будда Сострадания
Будда Сострадания, ставший широко известным на Западе благодаря книге Анри де Любака[462], это, конечно, Амида, японская версия Амитабхи.
Его роль стала особенно значима в Японии в XII веке. Утверждают, что достаточно призвать Амиду от всего сердца и с полным доверием, и сможешь избежать реинкарнации, что бы ты ни совершил в этой жизни. Однако это все еще не конец игры. Еще нужно в своеобразном подобии временного рая совершить необходимое совершенствование. Но как бы ни была притягательна эта легендарная фигура, она все же нетипична для традиционного буддизма, поэтому мы и не будем долго на ней останавливаться.
Но характерно тут, что по меньшей мере одно из направлений буддизма довольно рано разработало это понятие переноса или обмена между бодхисатвой и тем, кто страдает. Это хорошо заметно, например, во II веке до н. э. у такого автора как Нагарджуна: «Могу ли я взять на себя плоды их неправедных деяний и могут ли они получить плоды моих праведных деяний»[463].
Традиция эта восходит к самому Будде и идет через многие и многие тексты вплоть до наших дней. Геше Келсанг Гьяцо так описывает технику, к которой отсылают нас слова далай-ламы:
«Пусть отрицательная карма и страдания всех живых существ наделят меня своими плодами и пусть все от этого познают немедленное освобождение от страданий и их причин». Он уточняет и сам метод: «Произнося столь пламенную молитву, мы представляем, что все мучения и неправедные деяния всех живых существ превратятся в некое подобие черного тумана, который просочится в наши сердца, напрочь разрушив в них нашу озабоченность самими собой». А дальше он объясняет, в свою очередь, как такая молитва связана с правильным дыханием[464].
Желание, чтобы все спаслись, здесь то же, что и в христианстве. Формулируется оно, однако, скорее ближе к развиваемому на Западе механизму искупления, чем к тому, который я вам здесь предложил. «Освобождение» здесь, похоже, выдается извне, без личного участия в нем «освобождаемого».
В этой традиции появлялись чудные тексты. Вот, например, несколько цитат из творений Асаньи, V век н. э. Для него бодхисатва «уже не делает различий между Я и другим. Для него одинаково важно, чтобы страдания прекратились и у него, и у других… Для бодхисатвы так же естественно любить все творение, как нам – любить своего единственного сына. Как голубка ухаживает за своими птенцами и любовно прикрывает их крылами, так же точно поступает со всем творением и Сострадающий, ибо все живые существа будут ему детьми». И далее: «Мир не в состоянии выносить собственную боль… Бодхисатва способен вынести боль всего творения вкупе, всю ту боль, что есть в мире. Его нежность ко всей твари будет одним из вершинных чудес света, или вернее сказать, что, раз другой и Я – для него одно и то же, то и все творения будет для него как он сам» [465].
Буддистская традиция сострадания насчитывает и множество других прекрасных и горящих любовью текстов[466]. Это желание всеобщего спасения порой заходит очень далеко и какими-то немаловажными деталями напоминает нам христианство. Как, например, в этих кратких отрывках из прекрасной поэмы принца Шантидева, сбежавшего в лес в тот день, на который была назначена его коронация:
Такие тексты подводят нас очень близко к христианской тайне. Пусть принц Шантидева и не объясняет нам, каким образом его страдания могу облегчить страдания других, это уже не так важно. Даже лучше вовсе обойтись без объяснений, чем пуститься в ложные (и часто невыносимые) истолкования, какие нередко на Западе бытуют под видом мыслей о Страстях Христовых. Очень даже может быть, – и тут я повторюсь, настолько это важно, – что такая любовь ведет, за пределами пространства и времени, к реальному разделению переносимых нами испытаний. Но возможно также, что при этом, ни сам бодхисатва, ни тот, кому он помогает, даже не отдают себе в этом отчета.
Сопротивление в буддизме
Однако, похоже, что, несмотря на все эти прекрасные тексты, в буддизме заложено какое-то глубинное сопротивление самой идее солидарности в спасении. Есть даже и более общее эксплицитное противостояние любой идее такого рода. Каким бы горячим ни было желание бодхисатвы спасти других, он может его реализовывать лишь на путях наставничества и личного примера. Один из тибетских духовных учителей разъясняет это нам весьма четко и ясно:
«Будды не уничтожают страдание своими собственными руками и не смывают водой неблаговидные поступки. Они не могут передать свое собственное просветление сознания другим. Они освобождают других исключительно тем, что научают их путям освобождения, т. е. учат, что нужно принять, а от чего отказаться, что полезно, а что вредно. Освобождение зависит от вашего собственного усилия»[468].
Тогда получается, что разделенность ограничена, в итоге, знанием, данным примером. Что же касается самого момента обращения, то во всем остальном тут остается все по принципу «каждый за себя».
То же самое относится и к физическим страданиям. Тут опять взаимопомощь не заходит слишком далеко. Она охватывает не большее количество
