их земной жизни. Иногда это люди, которые находятся от нее за сотни километров и которых она прежде никогда не встречала. Вот еще несколько строк, они напомнят нам то, что мы уже видели у аббата Делажа:
«В тот вечер я вдруг внезапно поняла, что чья-то душа нуждается в моих молитвах. Я начала усиленно молиться, но не оставляло чувство, что этого недостаточно. Итак, я продолжала молиться. На следующий день утром в какой-то миг я вдруг внезапно поняла, что уже в тот момент, когда накануне я почувствовала тревогу, у этого человека началась агония, и что продлилась она до утра. Я поняла, как сильно пришлось бороться этой душе. Вот как Господь Иисус Христос ставит меня в известность: я чувствую, очень четко и ясно, что чья-то душа просит меня за нее молиться. Я не знала прежде, что наше общение с душами может быть настолько тесным! Иногда меня об этом извещает мой ангел-хранитель…» [436]
Тут те же мысли выражены уже гораздо яснее. Вы заметили уже, и это принципиально важно, что умирающий не был освобожден от борьбы, ему пришлось бороться и бороться сильно. Сестра Фаустина тут не заступает на место человека, подвергающегося искушению. Она ему помогает. И роль Христа тут не в том, чтобы измерить соответствие между мучениями, на которые идет Фаустина, и поданным облегчением. Он лишь «предупреждает» сигналом тревоги Фаустину. А порой за Него это делает ангел-хранитель.
Часто бывало, что сестра Фаустина не ждала, пока ее уведомят таким образом о строчном и драматическом случае. Она работает, сама не зная, для кого именно, для облегчения тех, кому это надобно: «За чувственные грехи я умерщвляю тело и держу пост, когда мне это дозволено[437]. За грехи гордыни я молюсь на коленях, лбом в пол. За грехи ненависти я молюсь о тех, кто мне внушает антипатию, и пытаюсь оказать им хоть какую-то помощь»[438].
Я закончу все это четким указаниемна то, какова роль нашей воли в искупительной работе по восстановлению равновесия и переориентации всей нашей жизни к Богу. Цитирую аббата Делажа: «Заботящийся о нас Бог ни в коей мере не похож на земных хирургов, которым приходится приводить больных в бессознательное состояние. Он же, наоборот, не усыпляет, а часто делает еще больнее и острее этот укол страдания в самые глубины нашего сердца. Он не может нас усыпить. В этом нет нужды. Иисус на Кресте не спал»[439]. Все дело в том, что, если бы Бог из жалости уменьшил наше испытание, то мы бы оказались неспособны расти и совершенствоваться. Чтобы мы могли возрастать в любви, учиться любить, должны быть препятствия, которые нам предстоит преодолевать, нужно, чтобы нам это чего-то стоило! И, похоже, что это усилие с нами могут таинственным образом разделить, помочь нам его совершить. Но не могут просто взять и упразднить.
Я ограничусь здесь только этими несколькими примерами. В своей первой книге я привел и множество других примеров, дал ссылки и на другие свидетельства. Чтение таких свидетельств во всем их многообразии показывает нам, до каких степеней может доходить такое общение с «душами». Но я надеюсь, что вы и так уже убедились, что я ничего не выдумываю. Это все тот же «механизм» дисковых тормозов, даже если порой нужно суметь разглядеть его сквозь ту стилистку и язык, которые используют авторы, придерживаясь общепринятых на Западе богословских установок.
5. Мы все проживаем одно и то же, даже если сами того не замечаем
Для меня потому так важен пример мистиков, что у них выходит на свет и становится ясно виден «механизм», который я вам описал. Это потрясающее подтверждение того богословия, которые мы находим в ранней церкви, на самой заре христианства. И даже в жизни мистиков механизм этот действует столь явственно, что, вместе с современным им богословием, они уже начинают и сами его осознавать и выражать.
Но это еще не все. Я не верю, что святые сделаны «из другого теста», более «качественного», чем мы с вами. Их случай не так уж и отличен от нашего. Просто это как бы укрупнение всего того, что и мы проживаем. Их жизни оказываются чем-то вроде лупы, через которую удобно рассматривать наши. Но проживаемая ими тайна принадлежит и нам. Во-первых, хотя бы потому, что мы живем уже не без их помощи, и не так уж важно, жили ли они сами в миру, как мы, или в монастыре, или вообще были затворниками. Во-вторых, потому что в голограмме мы все друг с другом связаны одним общим движением. Индивидуальное спасение просто невозможно. Спасти нужно все целое голограммы, и мы должны в этом принять участие. Усилия каждого из нас значимы для всех.
Кюре из Арса прекрасно это понял. Вот почему он иногда отказывался исцелять некоторых больных, когда видел, что они настолько великодушны, что могут понести свои страдания: «Не нужно снимать крест с тех плеч, которые так хорошо умеют его нести, – объяснил он однажды. – Нужно все видеть в Боге»[440]. Аббат Монен донес до нас рассказ одного из тех, кто получил такой отказ от кюре из Арса, при том что сам кюре был тогда уже при смерти: «Один из тех людей, у кого было право приближаться к больному, подошел, сложив на груди руки в умоляющей позе, и просил умолить Господа исцелить его. Кюре задержался на нем своим глубоким и сияющим взглядом и без слов, жестом показал: нет»[441].
Это ведь жуткая сцена. Мы тут оказываемся сразу в сердцевине нашей тайны. Очевидно, кюре из Арса двигало тут вовсе не отсутствие любви. Просто он знает, что то, что не понесет этот человек, придется нести за него кому-то другому; нести, может быть, за него, может быть, за себя, может быть, за кого-то еще. В этой модели голограммы или матрешки нам лично уже ничего не принадлежит. Другие несут мои испытания и искушения за меня, вместе со мной. Но мои ли они, эти испытания и искушения? Мы видели, как удивилась св. Анжела из Фолиньо, когда обнаружила, что ее обуревают искушения, вообще не соответствующие ее характеру. Но если даже наши нашему темпераменту вполне соответствуют, то кто выбрал для нас именно такой характер или темперамент? Мы просто получили его как часть нашей человеческой природы. Он настолько прилип нам, что порой кажется, потеряй мы его, мы уже не
