Признаюсь, что для меня лично вопрос об обожении человека ни в коей мере не является второстепенным, эдаким бонусом к основному комплексу понятий. Для меня пропасть лежит между западным (католическим и протестантским) и восточным (православным), но характерным также и для наших мистиков, представлением о вечной жизни. Для западных богословов «союз» с Богом всегда будет, в лучшем случае, всего лишь знаком дружбы с Богом. Но каждый при этом выступает сам за себя. Тогда как для православных богословов и всех мистиков (как для православных, так и для западно-христианских и вообще нехристианских), такой союз с Богом представляет собой подлинную приобщенность к самому Его Бытию, к Его Божественности[486].
И, конечно, для меня тут речь идет не о каком-то там прометеевском желании украсть божественное могущество или сравняться с самим Богом, нет. Весь вопрос тут в любви. «Если тебя от объекта твоей любви отделяет хотя бы один волосок, то это уже расстояние в сотни и сотни миров», так говорит персонаж Фаридуддина Аттора, подразумевая любовь Бога[487]. Не может быть единения с Богом, если я не стану Им. А все остальное, все, что Он может мне дать, для меня тогда уже не имеет никакого значения. Пусть Он оставит Себе все свои игрушки, все сокровища и чудеса. Если Он не может или не хочет отдать мне Себя Самого, действительно, Себя, а не что-то меньшее, тогда Он не имел права меня сотворить!
Если же нам достаточно возлежаний на зеленой травке и радостных пикников в райском пейзаже, в «приобщенности к жизни» Пресвятой Богородицы и святых, тогда, действительно, тайна Троицы окажется всего лишь бесполезным усложнением, и станет понятно, почему многие католические богословы пытаются от этой проблемы уйти как можно дальше.
4. Обожение, как его понимали и проживали мистики
А теперь, наоборот, давайте посмотрим, как воспринимают такое вхождение в вечную жизнь некоторые из наших мистиков. И тут нас ждет настоящий сюрприз, потому что оказывается, что точно так же это воспринимают и многие нехристианские мистики, и многие из тех, кому довелось испытать на себе опыт временной смерти и околосмертных переживаний.
«Мы – это Он, и Он равен Себе»
Приведем сначала один текст аббата Делажа. Не стоит забывать, что он преподавал в семинарии, так что должен был хранить верность богословию святого Фомы Аквинского! Тем ценнее нам его свидетельство, потому что, из верности тому, что ему довелось испытать и познать на опыте, ему приходится все же высказывать мысли, никак в эту систему не вписывающиеся.
Речь идет о том моменте, когда душа, после долгих поисков Бога, наконец, приходит к участию в жизни и в самом бытии Бога:
«Когда прекращается поиск, начинается обладание. Душа и Бог, не в плане бытия, но в плане познания и любви, образуют одно целое[488]. Две природы в одном духе, в одной любви. Это предельная близость; это совершенное общение и общность, это слияние без смешения и путаницы[489]. Мы – это Он, и Он равен Себе. Мы становимся всем тем, чем является Он. У нас есть все то, чем обладает Он[490]. Мы Его знаем, мы Его почти видим. Мы Его обоняем, пробуем на вкус, наслаждаемся, живем Им, умираем с Ним. Да, это может оказаться часом нашей смерти, если Он не захочет, чтобы мы еще пожили в мире сем» [491].
В другом месте он поясняет свою мысль:
«Чем больше Бог овладевает мною, тем больше и я овладеваю Им. Все Его богатства становятся моими. Я участвую в Его Знании, Его Мудрости, Его Могуществе, Его Благости. Никто не может понять это таинственное общение и общность благ. Это разновидность равенства, или вернее, единства. У души появляется очень четкое ощущение, что она обожена. Она у Бога[492], она и есть Бог, насколько это возможно для бедной твари[493]. Не довольствуясь только приобщением ее к Своей природе и внутренней жизни, Господь Бог порой приобщает ее еще и к правлению миром. Именно в ней держит Пресвятая Троица свой предвечный совет, и она принимает в нем участие, замирая от восхищения и поклонения»[494].
«В простом единстве нас двоих»
А вот текст еще одного великого мистика, труды и значение которого у нас, к сожалению, только-только начинают открывать и ценить. Жан де Сен-Самсон родился в Сансе в 1571. В трехлетнем возрасте он переболел ветрянкой, после чего ослеп и так и прожил до конца своих дней слепым. В десять лет он потерял родителей и переехал к своему дяде. Его новая семья оказалась, видимо, вполне зажиточной и всячески способствовала развитию имевшихся у мальчика музыкальных способностей. Он научился играть на многих музыкальных инструментов, и большим успехом стали пользоваться его выступления: он играл и на церковном органе, и на балах и концертах. Но такая фривольная жизнь его совсем не интересовала. Он уже успел прочесть «Подражание Иисусу Христу» и сборник текстов мистиков рейнландско-фламандской школы, изданный под именем Таулера.
В 1600 он уже в Париже. Он часто бывает в кармелитском монастыре на площади Мобер. Живет в жуткой бедности, ночуя то у одних, то у других, целиком полагаясь на милость Провидения. В конце концов, несмотря на слепоту, его все же принимают послушником в кармелитский монастырь в Доль- де-Бретань. Но большую часть своей жизни он проведет в монастыре в Ренне, простым монахом: его физический недостаток не позволял ему совершать таинства. Но он не помешал ему стать душой реформы Кармеля во Франции и даже далеко за ее пределами. Он почти беспрестанно болел и покинул этот мир в 1636.
Произведения его читать довольно трудно, может быть, этим и объясняется, почему они до сих пор у нас полностью не изданы. Ведь он не сам их
