записывал! Он диктовал их писцам-добровольцам, у которых было горячее желание ему помочь, но мало опыта в оказании такой помощи. Фразы наползают друг на друга, разбухают и становятся слишком длинными, так что конец их иногда просто теряется, и они обрываются ни на чем. И это при том, что, когда он говорит о личном опыте, то заново его переживает и во время рассказа снова впадает в экстаз. Невозможность выразить средствами языка пережитый опыт настолько угнетала Жана де Сен-Самсона, что он отбрасывает слова, как негодные, едва успев их произнести. Но, может быть, именно благодаря такому мучению с языком, в его словах просвечивает то, что ему так и не удается выразить до конца.
Одной из основных особенностей этих текстов будет то, что в них описан этот, знакомый нам и с такой силой пережитый автором опыт: когда мы ощущаем, что двое стали одним, две личности в одном, едином бытии. И чувствуется то мощное ликование, какое он при этом испытывает:
«Вы владеете мною, и я владею вами, весь и всеми вами, совсем и до конца, и мы уже не двое, а одно, стали одним-едииым, получившимся из нас двоих, одинаково восхищенных любовью и красотой друг друга, друг в друге, и через невыразимое и несказанное лобзание друг друга, одного и другого, так что мы поровну владеем наслаждением, поровну простотой, в простой любви, в нашей простой и в простоте единой сущности, поверх действия, поверх страсти, поверх наваждения, поверх самой любви, в любви к самой любви без любви, в этом очень простом, очень едином и очень внимательном взаимовидении друг друга в нас двоих, в простом единстве нас двоих…»[495]
«В простом единстве нас двоих», «в нашей простой и в простоте единой сущности», «мы стали одним-единым, получившимся из нас двоих», все эти повторяющиеся выражения показывают, до какой степени счастье Христа и Жана состоит в том, чтобы чувствовать, что они уже стали одним единым бытием.
«Нас двое, тело одно»
Мы находим практически одни и те же выражения у всех крупных мистиков всех времен и всех религий. Но для более серьезного разговора об этом понадобилась бы еще одна книга, с гораздо более детальными сопоставлениями и подробным изложением всех сходств и различий, с внимательным отношением к понятийному аппарату и языку, присущим каждому крупному религиозному течению. И это при том, что таких течений в каждой религии неслыханное множество. Но я просто не могу в конце этой книги не упомянуть, пусть вскользь и неизбежно упрощая ситуацию, о таких потрясающих совпадениях и точках соприкосновения.
И, еще и еще раз, я не могу не сказать здесь о своих предпочтениях. Индуизм, в лучших образцах своей ученой и утонченной мысли, в личном почитании одного бога видит всего лишь уступку нашей слабости. И при этом нас убеждают, что речь тут идет всего лишь о промежуточном этапе, может быть, и необходимом некоторым, неспособным напрямую достичь единения с безличным Брахманом.
Что же касается меня, то, как христианин, в опыте мистиков я, наоборот, вижу преодоление ученых спекуляций и победу интуиции Божественной любви. Для любви необходимо личное отношение, обмен. Вот несколько восклицаний одного необычного мистика, чудесного бедняка, так и не научившегося читать, Тукарама[496]. При всем при этом, он не был необразованным, потому что, обучаясь у брахманов, выучил наизусть тысячи стихов.
Он сочинил более 4000 стихов, из которых 101 были переведены на французский язык. Конечно, он их не записывал. Он диктовал их, и они передавались из уст в уста. Похоже, что и сегодня тысячи паломников, бредущих по дорогам Индии, повторяют про себя эти мистические стихи. Вот как Тукарам выражает свое отношение к Богу:
Я, конечно, мог бы вам бесконечно цитировать еще множество авторов. Но, поскольку это невозможно, буду краток и сразу перейду к «Молитвам» Рамдаса:
«О, Рам! Ты двое, но Ты одно. Любящий и Возлюбленный, слившиеся в тесном объятии, становятся одним. Двое становятся одним, и остается Единое, вечное, бесконечное, Любовь»[498].
«Тот, Кого я отправился искать, вышел мне навстречу, Он стал мною, и я зову Его Другим»[499].
С таким же успехом я могу процитировать вам здесь и мусульманских мистиков:
«Воистину, мы одна душа, я и ты…
Потому что, между мною и Тобою, уже нет ни меня, ни Тебя»[500].
«Каждый раз, когда я говорил “Я”, речь на самом деле шла всегда о Тебе»[501].
Я мог бы также привести вам и свидетельства тех, кто, побывав ненадолго за чертой, на пороге смерти, вернулся потом к жизни, у них часто бывает очень похожий опыт: «Я стал единым целым с чистым светом и с любовью. Я был одно с Богом и в то же время вообще со всем»[502].
Брюс Грейсон замечает по поводу опыта Барбары Харрис: «Бог одновременно и был с ней, и был частью ее. Она была с Богом и, одновременно, частью Бога»[503].
Я еще раз обращаю ваше внимание на такое совпадение, вернее, тождество опыта мистиков и опыта временного прохождения через смерть, околосмертных переживаний, о котором я писал во многих своих книгах: в уже переведенной на русский язык книге «Расслышать умерших», и в других: «Святой апостол Павел: свидетельство мистика» (Saint Paul, le temoignage mystique), «Мои встречи с умершими» (Mes entretiens avec les morts) и пр.
