соглашались мудрецы, должны ли также б?жать офицеры и лица благородныхъ и высшихъ сословій;
Въ особенности назидателенъ способъ приложенія необходимой обороны къ защит? собственности. Собственность, полагаютъ одни, точно также какъ и честь, есть зам?нимое благо, ее можно зам?нить черезъ reiveindicatio, а честь черезъ actio injuriarum. Но какъ же поступить, когда разбойникъ скроется съ вещью за тридевять земель и не знаешь кто онъ и гд? онъ? Тогда всетаки остается reiveindicatio, и "это только д?ло случая и обстоятельствъ, не зависящихъ отъ самой природы права собственности, если въ единичномъ случа? искъ не приведетъ къ ц?ли". Этимъ можетъ ут?шиться тотъ, кто все свое имущество носитъ въ ц?нныхъ бумагахъ, и безъ сопротивленія отдаетъ его; у него все-таки остается право собственности и reiveindicatio, а у разбойника остается только Фактическое влад?ніе? Другіе допускаютъ въ томъ случа?, гд? д?ло идетъ объ очень значительной ц?нности, по нужд? употребленіе силы, но понятно, что тотъ на котораго нападаютъ іі зд?сь должёнъ очень точно расчитать, не смотря на сильный аффектъ, сколько нужно силы, чтобы отразить нападеніе, — онъ отв?чаетъ если разобьетъ нападающему безполезно черепъ, какъ будто бы можно заран?е изсл?довать твердость черепа, упражняться въ этомъ, для того, чтобы ограничиться бол?е безвреднымъ ударомъ. Напротивъ, при мен?е ц?нныхъ предметахъ, напр. золотыя часы, или кошелекъ съ н?сколькими гульденами, а быть можетъ и съ н?сколькими сотнями гульденовъ, онъ не долженъ наносить противнику т?леснаго поврежденія. Ибо что такое часы въ сравненіи съ т?ломъ, жизнью и здоровыми членами. Одно совершенно зам?нимое, другое же вполн? незам?нимое благо. Непререкаемая истина! — при которой только не обращается вниманія на два обстоятельства, первое, что часы мои, а члены разбойника, и что хотя для него они им?ютъ высокую ц?ну, для меня же никакой, а зат?мъ возникаетъ вопросъ о зам?нимости моихъ часовъ: кто ихъ мн? зам?нитъ? Но довольно объ ученой глупости! Какое негодованіе возникаетъ въ насъ при вид? того, что наука не усвоила той простой мысли, свойственной всякому челов?ку съ здоровымъ правовымъ чувствомъ, что въ каждомъ прав?, если бы даже предметомъ были только часы, самое лицо и все его право подвергается нападенію и оскорбленію, что наука возвела на степень правовой обязанности оставленіе на произволъ собственнаго права и постыдное б?гство передъ неправдой! Можно ли удивляться, что въ то время когда подобные взгляды проявлялись въ наук?, духъ трусливости и апатическаго терп?нія неправды опред?лялъ судьбы націй? Благо намъ, что мы пережили это, что настало другое время; подобные взгляды теперь не возможны, они могли развиваться въ болот? выродившейся, какъ въ политическомъ, такъ и въ правовомъ отношеніи, національной жизни. Рядомъ съ только что приведенной теоріей трусости, обязанностью оставить на произволъ угрожаемое право, я долженъ упомянуть о научной, повидимому противоположности защищаемаго мноювоззр?нія, считающаго за обязанность мужественную борьбу за право. Не въ такой степени низко, но все таки далеко отъ высоты здороваго правоваго чувства, лежитъ воззр?ніе новаго Философа Гербарта о конечныхъ основаніяхъ права. Онъ видитъ ихъ, если можно такъ выразиться, въ эстетическомъ мотив?: отвращеніи отъ спора. Зд?сь не м?сто доказывать совершенную несостоятельность этого воззр?нія, для этого я укажу только на трудъ моего присутствующаго друга.
Но не эстетика, а этика должна дать намъ объясненіе того, что соотв?тствуетъ или противор?читъ существу права.
Этика не отрицаетъ борьбы за право, напротивъ она налагаетъ ее какъ обязанность. Элементъ спора и борьбы, который Гербартъ хочетъ исключить изъ понятія права, есть в?чно ему присущій — борьба есть в?чная работа права, запов?ди: "въ пот? лица твоего, снеси хл?бъ твой", противополагается съ такою же правдой другая: въ борьб? долженъ ты найти свое право. Съ той минуты, когда право откажется отъ готовности на борьбу, оно должно отказаться отъ самаго себя, ибо къ праву можно отнести слова поэта[22]: