глупости, от злости и т. под. благородных побуждений, так опишет, украшая все ложью, клеветою, своими суждениями, – и после всего этого писать? Нет! В это время, когда пьяные, буйные, дерзкие мальчишки поднимают шум, визг, писк, можно ли говорить о чем-нибудь? Благоразумие велит замолчать».[177]
Скрытую реакцию на обрушившиеся на него нападки можно уловить и в одном из последующих писем к Плетневу, где Квитка разделяет его «священную обязанность блюсти высокое, благородное, святое русское слово от растления восставших на него единоплеменников и иноплеменников и как будто давших себе клятву употребить все, чтобы исказить его совершенно. О, да поможет Вам бог на священном поприще! Действуйте, мужи благородные. <…> Да повелено будет единственно Вашему сословию рассматривать изданное и давать ему суд и оценку, а недостойное гнать и не выпускать в свет. Это не будет стеснение, угнетение произвольное – это мера для общего спасения. Не ропщет никто, если удерживают идти по опасному льду, въезжать в зараженные места, так точно и здесь. Безумец посетует, что его удерживают от делания глупостей, часто для всех зловредных, но сколько благомыслящих возблагодарят за такую спасительную меру и за подвиг неоценимый. Тогда только очистится наша литература, кощунство истребится, слово русское восстанет во всем своем величии, чистоте и славе»[178].
По понятным причинам Квитку особенно интересовало и волновало отношение к его роману Жуковского, которому он был посвящен. Он писал Плетневу: «…Мне бы очень желалось знать что он (Жуковский. –
Скажем прямо, называя свой роман «гонимым», Квитка несколько заострял ситуацию: наряду с критическими, он заслужил и одобрительные оценки. «Современник», на страницах которого появились отдельные главы, сопроводил их публикацию лестным отзывом, приведенным нами выше: «Это первая часть Столбикова, заключающая в себе тридцать пять глав самых живых, веселых, трогательных, словом – интереснейших рассказов», – и подчеркнул именно правдивость произведения, достоверность описанных в нем лиц и ситуаций: «Черты нравов самые верные»[181]. Одобрительно отозвался о романе Ф. А. Кони, назвавший Квитку в своей рецензии, напечатанной в «Литературной газете», одним из «самых оригинальных и талантливых наших писателей»[182]. Доброжелательный интерес к роману проявил и Н. А. Некрасов, осуществивший вместе с П. И. Григорьевым и П. С. Федоровым ее драматургическую переработку и привлекший к этому самого Квитку.
Особого внимания заслуживает рецензия Белинского. Критик, питавший к Квитке глубокую симпатию и сказавший о нем больше теплых слов, чем кто- либо из его современников, оценил это произведение критически, но именно потому, что хотел и ждал от него большего: «Не понимаем, что за охота такому почтенному и талантливому писателю, как г. Основьяненко, тратить время и труд на изображение глупцов, подобных Столбикову. Петр Столбиков сам, от своего лица, рассказывает историю своей жизни и в этом рассказе не всегда бывает верен собственному характеру: из пошлого глупца, идиота, иногда вдруг становится он умным и чувствительным человеком, а потом опять делается глупцом. В поступках он также противоречит самому себе: то умно управляет имениями помещиков, то, сделавшись предводителем дворянства, подает губернатору проект о истреблении саранчи таким образом: пусть она ест хлеб, должны в это время оборвать у ней крылья, – или что-то в этом роде…»[183]
А закончил словами, в которых ставил Квитке в пример самого же Квитку: «Воля почтенного автора, а право, он хорошо бы поступил, если б, вместо того, чтоб повторять свои повести, принялся за такие очерки исторических лиц, как его „Головатый“ – эта поистине превосходная статья, обличающая в авторе большое дарование. Несколько таких статей – и за автором было бы упрочено почетное место в нашей литературе…» [184]
Интересно отметить, что дореволюционные издатели Квитки единодушно вычеркнули этот роман из его творческой биографии. В отличие от «Пана Халявского», он не только не выходил отдельными изданиями, но и не включался в собрания сочинений: после первой публикации он был «забыт» на 90 лет и лишь в 1931 г. стал доступен читателю и впервые подвергся текстологическому и научному анализу усилиями видного украиноведа И. Я. Айзенштока.
Глава пятая
Историк Украины, историк Харькова
В творческой биографии Квитки не трудно указать множество произведений, в которых он выступал как писатель, значительно количество и таких, которые принадлежат перу историка. Но особого внимания заслуживают те, надо сказать, нередкие случаи, когда, обращаясь к изображению исторических событий и лиц и сохраняя достоверность в изображении прошлого, максимально ограничивая или даже отказываясь от элементов творческого вымысла, он в полной мере оставался писателем. Именно такой является повесть «Головатый», опубликованная в 1839 г. в шестом томе «Отечественных записок» и снабженная там скромным подзаголовком «Материал для истории Малороссии».
Явившаяся результатом тщательного исследования исторических источников, имеющая несомненную и прямо демонстрируемую автором мемуарную основу, она представляет собой именно художественное произведение, в центре которого – полноценный, разносторонне и мастерски выписанный художественный образ, и жанровое определение его как повести, на наш взгляд, больше соответствует его литературной сущности, чем, например, «очерк» или «статья», как определял «Головатого» высоко оценивший эту вещь Белинский.
Особое место, принадлежащее этому произведению в творческой биографии Квитки, определяется и тем, что «Головатый» был первым значительным произведением Квитки на историческую тему. Написанные ранее или одновременно с ним заметки «О слободских полках» и «О Харькове и уездных городах
