прижал к груди, стискивая в крепких объятьях. – Не верю своему глазу, не может быть! Бонг, это же ты, Бонг!
– Я, мой друг, – рассмеялся Бонг Лю Тин и похлопал бывшего пирата по спине. – Я тебя ждал. Утром, глядя на море, я понял, что пришло время нашей встречи.
Лоет отступил назад, выпуская из рук давнего знакомого, осмотрел его и положил руку на плечо, разворачивая в сторону города.
– Идем, – сказал Вэй. – Мой бриг получил рану, нужно вызвать ему лекарей. Ты же еще не научился латать корабли? – Бонг улыбнулся и покачал головой. – А зря, весьма полезное занятие. Ты же пропустишь со мной по стаканчику доброго вина?
– Вэй, твое прошлое все больше захватывает тебя в свои руки, – прищурился лекарь с Тригара.
– Пояснишь? – поинтересовался бывший пират.
– Ты и сам все видишь, – невозмутимо ответил Бонг и устремился в сторону портовых ворот.
– Ох, уж мне эти твои недосказанности, – усмехнулся Вэйлр, и мужчины покинули порт.
Тина Лоет, закрытая в своей каюте без права выйти до отбытия «Счастливчика» с острова, пребывала в полном унынии. Может быть, отец и не стал бы так сурово поступать с ней, но юное создание, забыв всякую осторожность, пригрозила сбежать при первой же возможности и доказать, что способна сама себя защитить. И скорей всего, именно эти слова стали причиной тому, что Альен, слушавший спор отца с дочерью, развернулся и покинул каюту, закончив увещевать капитана Лоета, обещая, что Тина будет под его присмотром. Обдумывая все это, девушка страдала.
Во-первых, ссора с отцом была неприятна, а его решительные действия вызывали живейший протест. И вроде хотелось попросить прощения, но фамильное упрямство не позволяло открыто признать раскаяние. А во-вторых, вот тут было все еще сложней. Тине было ужасно стыдно… перед Альеном Литином, в чьих глазах она увидела укор и, как показалось Тине, разочарование. Это было еще неприятней, чем ссора с папенькой. Даже после размолвки Вэйлр Лоет оставался любящим родителем, отходя и прощая свою взбалмошную дочь. А вот Альен Литин оставался посторонним человеком, принявшем в судьбе мадемуазель Лоет живейшее участие. В отличии от папеньки, он мог охладеть к девушке, разочаровавшись в ней, и тогда он уже точно никогда не поцелует… К дьяволу поцелуи! Тина боялась потерять в лице Литина друга. Хотя и поцелуи терять не особо хотелось…
– И что я за человек такой, – тяжко вздохнула Тина и завалилась на койку, утыкаясь лицом в подушку.
Из вязкого омута переживаний девушку вытащил стук в дверь. Она приподнялась и охнула, когда в дверь каюты вонзилось лезвие топора.
– Альен? – подпрыгнула Тина, вдруг решив, что это молодой человек решил освободить ее из заточения.
Однако это оказался всего лишь Мельник. Матрос деловито проделывал в двери окошко, орудуя плотницкими инструментами. Он подмигнул узнице, заметив ее внимательный взгляд.
– Зачем? – хмуро спросила девушка.
– Для пайки, – весело ответил Мельник.
– Я есть не буду, – буркнула мадемуазель Лоет и повернулась к мужчине спиной. – Передайте папеньке, что я объявляю голодовку до своего освобождения.
– Мясник удавится на собственной бороде, – хмыкнул матрос. – Он уже помчался на местный рынок, чтобы порадовать маленького ангела. Обидишь Самеля?
Тина только вздохнула, но не ответила. Есть ей совсем не хотелось. Хотелось, чтобы в окошко заглянул Альен и сказал, что не злится на нее, но молодой человек не спешил успокоить страдалицу, и мадемуазель Лоет совсем сникла, уже ни на что не обращая внимания. Девушка лежала повернувшись лицом к стене и выводила пальчиком невидимую букву «А», представляя себе лицо господина Литина, вспоминая его проникновенный взгляд и тот единственный поцелуй, который он подарил ей. И душу щемило от страха, что он уже никогда, никогда-никогда не посмотрит на нее с той теплотой, с которой столько раз рассматривал сначала своего «воспитанника», а теперь ее настоящую. Вскоре защипало не только душу, перед глазами размылись очертания каюты, и слезы солеными ручейками побежали по вискам, промочив подушку.
Когда появился Самель, Тина уже успокоилась и лежала с закрытыми глазами, ругая себя за свое прежнее поведение. И за шарманщика в Порт- Домасо, и за непослушанием на «Алиани», и за ревность к Лусите Нарсиа, и, конечно, за сегодняшние угрозы собственному папеньке. Мадемуазель Лоет представила, как безобразно выглядело все это со стороны, и ей так отчаянно захотелось обнять отца, уткнуться в его грудь лицом и попросить прощение за все-все-все. И за позор перед всем городом на ее пятнадцатилетие, и что не оправдала его чаяний, не став благородной девицей, за свою брань и попытку побега. За то, что заставила его нервничать, и за то, что наговорила опять кучу нехороших слов. Тине так хотелось оказаться в теплых и любящих объятьях. Что может согреть лучше них, когда на душе так тяжело и горько?
Девушка поднялась с койки и подошла к дверям. Ответом на ее стук стали приближающиеся шаги. Окошко открылось, и в каюту заглянул Кузнечик.
– Что, лапа? – спросил он с улыбкой.
– Вернулся ли папенька? – спросила мадемуазель Лоет.
– Капитан прислал плотников, но сам он еще не вернулся, – последовал ответ. – Ты хочешь чего? Может есть? Пить?
