– А кстати, о няньке, – вдруг воскликнул Андреянов. – О вашей няньке. С какого неба она свалилась? Ты ей доверяешь?
– Оля для нас родной человек, – сдержанно ответил Васильев. – Без нее мы бы с ребенком не справились.
– Ну-ну, – протянул Андреянов. – Смотри сам… Впустил в дом чужого человека, ничего о ней не знаешь…
– А ты знаешь? – вдруг впрямую спросил Василий Васильевич. – Видел я, как ты на нее пялился.
– Показалось, – равнодушно ответил Андреянов. – Очень она похожа на девку, которую я видел в одном нехорошем месте. Вот и пялился. Но нет, не она!
– А где ты ее видел? – насторожился Василий Васильевич. – На улице Воробьева, что ли? Возле «розового дома»? Ты на это намекаешь?
Ольга почувствовала, что у нее вдруг похолодели пальцы. На улице имени Воробьева, первого чекиста города, находилось управление НКВД. Располагалось оно в старинном особнячке, выкрашенном в розовый цвет, потому и называлось так.
– С ума сошел? – искренне удивился Андреянов. – И в мыслях такое не держал. Похожа на одну шлюху, только и всего.
У Ольги замерло сердце.
– Да нет, не может быть! – негодующе воскликнул Василий Васильевич. – Оля – воплощенная скромность.
– Наверняка я ошибся, – согласился Андреянов.
– Меня в связи с этой историей потопления «Тимирязева» совсем другое беспокоит, – перевел разговор Василий Васильевич. – Тут нас заставили в пароходстве собрание провести, на котором внесли предложение: два процента зарплаты отчислять на постройку нового теплохода «Тимирязев». В ответ на провокационную вылазку империалистов!
– Понимаю! – ухмыльнулся Андреянов. – Поддержали предложение, конечно, единогласно?
– А то! – вздохнул Василий Васильевич. – Когда голосовали, руки вверх так тянули, аж из плеч вырывали! А с собрания расходились с кислыми физиономиями. Понять не могу: на каждом шагу кричим, какое у нас богатое и могущественное государство, а теплоход построить без того, чтобы людей не обирать, не способны? Ведь все эти беспрестанные займы тянут и тянут из кармана у людей. Ну ладно, мы с Асей еще можем себе это позволить, а как посмотришь на остальных…
– Альбина Сергеевна рассказывала, во время моей командировки в нашем ЖАКТе[51] собрание устроили, – сообщил Андреянов. – Все, как водится, с удовлетворением встретили постановление правительства о выпуске нового займа на укрепление обороноспособности страны. Еще и просили ускорить выпуск займа: всем ЖАКТом, дескать, подпишемся! А потом в точности, как ты выразился: расходились с кислыми физиономиями…
– И никто рта не откроет, – уныло вздохнул Василий Васильевич.
– Толку-то? – фыркнул Андреянов. – А главное, кому охота себя и свою семью под монастырь подводить?! Ты же знаешь, в нашем народе воспитана чудовищная страсть к доносительству. Хлебом не корми – только дай донос написать, вплоть до самого нелепейшего. Мне в Москве порассказывали, как народишко, бывает, разоряется. С соседом, который лампочку в общей кухне вовремя не ввернул, поссорился, – и немедля показывает достижения государства в деле ликвидации неграмотности, садится за стол и бойко скрипит перышком! И ведь верят этим доносам там, куда их пишут! Верят! По самым нелепым обвинениям людей берут, а только потом начинают разбираться. А к тому времени, пока разберутся, беднягу уже лесиной где-нибудь пришибет или вагонеткой в шахте придавит… В нашем городе то же самое, особенно с июня, когда Кагановича первым секретарем обкома поставили. Слышал, что в пединституте творится?
– Кто ж не слышал, – вздохнул Васильев.
– На самом деле, – проговорил Андреянов так тихо, что Ольга едва расслышала его голос, – ты, Вася, единственный, с кем я могу об этом говорить, не опасаясь, что предашь, что донесешь. И ты меня можешь не опасаться! Просто надо же хоть иногда выговориться, верно?
– Еще как надо, – согласился Васильев. – Я даже Асе не все могу сказать.
– Аналогично, – тяжело вздохнул Андреянов. – Ну ладно, мне пора. Девчонка твоя мне очень понравилась! Буду теперь захаживать, чтобы с ней поближе стать.
– Она такая же моя, как и твоя, – благодарно сказал Василий Васильевич.
– Хотелось бы, ох как хотелось! – протянул Андреянов, и через минуту стукнула калитка. Этот звук означал, что гость – наконец! – ушел.
Ольга перевела дыхание. Последние слова Андреянова снова заставили ее насторожиться. Ничего хорошего от него ждать не приходилось, это она чувствовала!
Ромашов стиснул виски до боли, словно пытался раздавить голову, расплющить свой предательский мозг, невероятным усилием заставляя себя вслушаться в слова Николаева-Журида:
– Сейчас обелиск с бюстом бывшего наркома снесли вместе со скалой, на которой он был установлен. Однако последствия его вредительской деятельности «снести» оказалось не так просто. За долгие годы пребывания на своем ответственном посту Ягода спелся с троцкистским охвостьем, готовившим антиправительственный заговор. Под покровительством Ягоды Соринсон, Паукер и Волович сформировали из двухсот учащихся школ ОГПУ
