особую усиленную роту, куда отбирали наиболее рослых и физически сильных курсантов. Их готовили к ведению боевых действий в городских условиях и внутри правительственных зданий. Заговорщики хотели ввести усиленную роту боевиков в Кремль при содействии его коменданта Ткалуна и арестовать или убить Сталина. Впрочем, этим Ягода не ограничивался. Он свел знакомство с атташе германского посольства Вальтером Штольцем. Это сын Франца-Ульриха Штольца, одного из основоположников «Общества Туле», активного деятеля Аненербе[52], который числится в секретной службе Адольфа Гитлера, является одним из его советников и подогревает в фюрере его увлечение оккультными науками.
Ромашов украдкой поднял голову, бросил мгновенный взгляд на Бокия – и его поразило выражение настороженности и затаенного страха, с которым тот слушал Николаева-Журида. Так смотрит безоружный человек на противника, который наставил на него пистолет, и видно, как его палец медленно сгибается на спусковом крючке.
Ромашов однажды видел это выражение на лице Грозы, когда он вот так же смотрел в черное дуло пистолета, а палец Артемьева медленно сгибался на спусковом крючке… Но нет, на лице Грозы тогда не было страха, а было только горе, неизбывное горе!
Ромашов мотнул головой, отгоняя ненужные мысли, и снова перевел взгляд на Николаева-Журида.
– Сын господина Штольца разделяет его увлечения, – продолжал тот. – Появившись в нашей стране около полугода назад, он не терял времени. Нам еще предстоит выяснить, каким образом и через кого он свел знакомство с затаившимися недобитками «Всероссийского альянса анархистов»[53] и разных прочих мистиков, тамплиеров, служителей «Ордена света», розенкрейцеров и, как выразился бы наш великий пролетарский поэт Маяковский, разной прочей швали. Есть основания предполагать, что связующим звеном послужил один из наиболее секретных сотрудников 9-го отдела Дмитрий Егоров, более известный как Гроза.
А вот и выстрел грянул…
Бокий покачнулся на своем стуле, и можно было подумать, что он сейчас упадет, однако он вскочил, устремив взгляд налившихся кровью глаз на Николаева-Журида.
– Садитесь, товарищ Бокий, – спокойно проговорил тот. И, поскольку тот продолжал стоять, повторил с нажимом: – Садитесь же!
Бокий снова упал на стул, на миг зажмурился, а потом перевел взгляд на Ромашова. В его глазах было обещание неминуемой мести.
«Он уверен, что это я выдал его! – в панике подумал Ромашов. – Но ведь я ни слова… я…»
– Продолжая то, что не успел довести до конца Ягода, Штольц-младший создал общество заговорщиков, которое намеревалось нанести оккультный удар по товарищу Сталину. Товарищ Бокий не даст соврать: НКВД не единожды приходилось встречаться с этим сбродом, вознамерившимся с помощью гнусных поповских предрассудков искоренить наш новый строй и его вождя. Однако никогда еще никто из наших сотрудников не участвовал в настолько мракобесном заговоре. Все участники сборища были уничтожены. Однако и Вальтер Штольц, и предатель Гроза опоздали к началу действа и оказались около дома, когда операция по уничтожению заговорщиков уже началась. Гроза оказал сопротивление при задержании, однако все же был позднее убит. Штольц, видимо, почуял неладное или, очень возможно, стал свидетелем сопротивления Грозы. Так или иначе, он по чужим документам уехал ночным курьерским в Ленинград, а утром уже был на борту торгового парохода, уходившего в Гамбург. Сведения о его бегстве поступили к нам слишком поздно, потому что посольство всячески прикрывало его отъезд и продолжает объяснять его служебной необходимостью, а не какими-то другими причинами.
«Так, значит, Гроза – предатель?! – изумленно думал Ромашов. – Как он смог связаться с этим Штольцем? Каким образом они свели знакомство? Никогда бы не подумал, что он может предать… Хотя что такое участие в антиправительственном заговоре, как не предательство и измена Родине? И не важно, участвуют в этом свои, доморощенные оккультисты, или какой-то немчик по имени Вальтер Штольц. Стоп! – Его даже в пот бросило от внезапной догадки. – А что, если именно этот Штольц причастен к исчезновению детей Грозы?! Тогда их надо искать в германском посольстве. Хотя надо срочно проверить, возможно, вместе со Штольцем этим же вечером уехала в Ленинград, чтобы потом пересесть на гамбургский рейс, какая-нибудь женщина с двумя детьми?! А я, дурак, топтался там, на Сретенском бульваре, потом зря терял время, искал их…»
– Товарищи, – вернул его к действительности голос Николаева-Журида, – я вынужден прервать наше совещание. Мы обязательно завершим обсуждение операции, однако сейчас я попрошу всех удалиться. А вас троих, – он указал глазами на Шапиро, Бокия и Ромашова, – я попрошу задержаться.
Кабинет мгновенно опустел. На лице Шапиро было написано нескрываемое недоумение, на лице Бокия… Да нет, у Бокия вообще не было лица. Мертвые глаза, намертво стиснутый рот, судорожно сжатые кулаки…
«Они снова услышали меня! – только сейчас дошло до Ромашова. – Я пропал! Я погиб!»
– Возможно, – сказал Николаев-Журид, пристально глядя на него. – Но, возможно, и нет. Этот вопрос мы решим позднее, а пока я хотел бы услышать от вас и товарища Бокия о детях Грозы, а также о подробностях его гибели. Все, что вам известно, – и побыстрей. И не вздумайте попусту морочить мне голову! – строго взглянул он на Ромашова. – Я и так был весьма озадачен, прослушав ваши телефонные звонки по отделениям милиции с требованием сообщить о каких-то двух подкидышах. Жду объяснений!
Весь июль ели клубнику и так объелись ею, что в конце концов уже смотреть на нее не могли. Летом восемнадцатого года это был самый дешевый продукт – вроде подсолнечных семечек. И не только в Сокольниках, но даже в Москве.
