«Боу и Генрих» была известным букинистическим домом, расположенным в Бангоре.
– Ну-ка дай угадать, – сказал я. – В «Боу и Генрихе» о нем слыхом не слыхивали.
– Милтон Боу прибыл в полицейское управление через день, чтобы самолично взглянуть на книги. Которых, конечно, уже не было. На все это дело он здорово рассердился. И на то, что какой-то прощелыга представился его племянником и что книги увели из-под носа.
– И что же там за прощелыга?
– По виду чисто бродяга. Я слышал, некоторые коллекторы это практикуют. Больше тратятся на книги и антиквариат, чем на одежду. Этот тип был в старом пальто и ботинках, которые каши просят. Но заплатил честь по чести: десятью стодолларовыми купюрами, бумажка к бумажке. Скряга Боу на такую сумму наверняка бы пожмотился. Так что со стороны оборванца если и были нарушения, то все в рамках преступления без жертв.
Пытать Клема расспросами о покупателе смысла не было: я знал, кто это.
– Так ты уже решил, как будешь заниматься этим делом? – спросил Клем.
Я ответил что-то невнятное. Было непонятно, что и предпринять, кроме как разворошить старые воспоминания и смотреть, как пыль от них оседает на жилище Грэйди.
– Ну ладно. Если понадобится какая-нибудь помощь, давай мне знать, – сказал Клем.
Мы поднялись уходить. Я прихватил чек, хотя до этого сам кольнул Клема насчет его зажиточности.
– Да все уже оплачено, – сказал он. – Я кредитку оставил на кассе.
– Ну ты зря.
– Ну-ну. Во-первых, я рад тебя видеть. Во-вторых, я нынче вообще нечасто общаюсь с теми, кто на тридцать лет моложе меня. Мне и это в радость: я хоть не окончательно чувствую себя старым пердуном.
Снаружи стало прохладно. Парок изо рта застывал на дневном воздухе как невыполненное обещание.
– А ты сам когда-нибудь возвращался в дом Грэйди? – спросил я Клема, когда мы шли к своим машинам.
– Нет. Оно мне незачем. Даже если бы и пришлось, я б там надолго не задержался. Там в самой атмосфере что-то нездоровое. Ты там был, так что понимаешь, о чем я. Такое впечатление, что там в стенах и полах какие-то химикаты. После того как Грэйди себя укокошил, те, кто бывал в его берлоге, жаловались на тошноту; кое-кого даже рвало. У меня у самого несколько недель голова была как чугунная. Правда, это было двадцать лет назад. Вонь там, может, сейчас уже подвыдохлась, но все равно не до конца.
Его слова вызвали в памяти то, как у меня после недолгого пребывания в доме Грэйди голова тоже пошла кругом. Клем прав. Что бы ни находилось в том доме, оно сейчас там медленно разлагалось, как полураспад радиоактивных отходов.
Расстались мы на Коммерческой. Клем крепко, обеими руками сжал мне ладонь.
– Никаких «если только», – сказал он на прощание, – помни это. Не допусти, чтобы что-нибудь случилось с той девчушкой. Слишком уж много нынче пропавших детей. Ты это знаешь лучше, чем кто-либо другой. Слишком, слишком много потерянных детей…
В тот день ближе к вечеру я отправился в городишко Брюэр. Рэй Сабо вместе с женой перебрались обратно в Мэн, чтобы жена была-де ближе к матери – доказательство, что Рэй человек не только неприглядный, но и глупый. Когда женщина вроде Эдны Сабо заявляет, что хочет быть ближе к матери, это вполне можно приравнять к предупреждению – дескать, пакуй вещички и присматривай себе холостяцкую квартиру, – потому что такой переезд не сулит мужчине ничего хорошего. Поговаривали, что семейная лодка Рэя Сабо безудержно несется на рифы. А может, уже и принеслась.
Рэй был щупловат и невысок, аккуратно одет и пах парфюмом, так что внешне при необходимости смотрелся вполне себе обаяшкой, однако его маниакальная одержимость сценами страдания (вкупе с рефлексом удовольствия, а также соображениями выгоды) ставили его на моральной лестнице чуть ниже навозных мух. С миссис Сабо я знакомства не водил, но из разговоров о ней слышал, что с Рэем они вполне два сапога пара.
Подъезжая к неброскому одноэтажному дому, затерянному среди скопища примерно таких же, ну разве что чуть свежее покрашенных, на подъездной дороге я увидел практичный «Ниссан» и «Файерберд» с форсированным движком. Трава на дворе была пятнистой и неухоженной, а кусты по периметру участка в этом году, похоже, никто не подстригал. Свет уже шел на убыль, когда я подошел к двери и нажал кнопку звонка. Через пару минут дверь открыла женщина в голубом халате. Ноги ее были босы, волосы взъерошены, а в руке дымился сигаретный окурок. В уголках рта виднелись следы губной помады, а подбородок и щеки были красны, как будто она их яростно чем-то натирала.
– Миссис Сабо? – спросил я.
– Ну. Что надо?
Сигарету она докурила и сейчас посматривала, обо что пригасить окурок. Решение пришло само собой: она бросила его на ступеньку у моих ног. Окурок я учтиво затоптал.
– Я ищу вашего мужа.
– А ты кто?
Я предъявил свою лицензию.
