закрыть и Отель дипломатов». В ответ на его резкие возражения Русесабагина повторил свое требование: «Мой долг и моя обязанность закрыть все отели “Sabena” в Руанде. Я не хотел бы, чтобы это стало неожиданностью. Я лишь хочу, чтобы у вас было достаточно времени упаковать вещи». И Багосора нехотя отменил приказ[743].
Из рассказа Русесабагины следует, что своим спасением 23 апреля беженцы в «Миль колин» были обязаны кому-то из высшего руководства ВСР и что он звонил исключительно руандийским военным. Однако в интервью «Human Rights Watch» в 1998 г. он сообщил, что связывался также с генеральным директором МИДа Франции[744]. Трудно сказать, насколько важную роль сыграло зарубежное давление в данном случае, однако известно, что Русесабагина при активном участии некоторых беженцев, имевших связи с политическими и общественными кругами других стран, пытался привлечь к ситуации в отеле внимание мировой общественности и государственных деятелей. Он рассылал факсы с просьбой о помощи в ООН, Белый дом, МИД Бельгии, на Кэ д’Орсэ и самым авторитетным международным организациям[745]. 26 апреля из отеля был отправлен отчаянный призыв в адрес «Oxfam»: «В Кигали убийцы ищут тех, кто спрятался, и убивают их. Вчера они убили 70 человек в Ньяминамбо[746] (детей, стариков, беременных женщин). Никого, особенно тутси, не пощадили… Нас в этом отеле 500 человек. Нас охраняют здесь шестеро солдат, но уже делались попытки убить нас. Сделайте что-нибудь как можно скорее» [747]. В тот же день 26 апреля укрывавшийся в «Миль колин» известный руандийский журналист Томас Камилинди в интервью МФР описал тяжелые условия жизни в отеле, в частности, отсутствие воды[748]. И такие усилия начинали давать эффект.
Благодаря широкой международной огласке в начале мая ряд зарубежных стран выразил готовность принять несколько десятков беженцев из «Миль колин», однако операция по их эвакуации 3 мая провалилась, а 13 мая интерахамве предприняли новую попытку нападения на отель. В 10 часов утра к Русесабагине пришел сотрудник руандийской военной разведки лейтенант Ирадакунда, которого он знал совсем немного, и между ними состоялся следующий разговор:
«“Послушайте, Поль, – сказал лейтенант. – Мы собираемся напасть на вас сегодня в 16:00”.
“Кто? – спросил я. – Сколько их?”
“Я не знаю подробностей”.
“Они придут, чтобы убить, или они придут, чтобы очистить отель?”
“Я не знаю подробностей. Не спрашивайте меня, что делать. Но я говорю вам это как друг: в 16:00”.
И с этими словами он повернулся и ушел».
До появления интерахамве оставалось шесть часов. И снова, как и 23 апреля, Русесабагина принялся звонить, но теперь уже представителям властей различных стран с просьбой употребить все их влияние, чтобы заставить милицию отказаться от атаки или, в крайнем случае, убедить руандийские власти послать к отелю хорошо вооруженных жандармов или военных. Он связался также со своими боссами в “Sabena”, которые пообещали использовать свои связи с французским правительством. Время неумолимо двигалось вперед. Ожидание было мучительным. «Когда пробило 16:00, – пишет Русесабагина, – я стоял у входа и ждал. И ничего не произошло. Не было видно никаких толп, собиравшихся за бамбуковой оградой. Возможно, задержались руководители. Или, возможно, лейтенант ошибся на час. Стрелки миновали 17:00. А затем 18:00. Солнце уже зашло, и все было тихо. Я не расслаблялся. По-видимому, один из моих телефонных звонков все же достиг цели, но я не мог быть уверен, какой именно, и он, вероятно, давал лишь временную отсрочку. Примерно в 22:00 снаряд из гранатомета врезался в южную стену чуть выше второго этажа. Он пробил отверстие в стене лестничного пролета и выбил стекла в номерах 102, 104, и 106, но никого не ранило. Я приготовился к нападению, однако этот выстрел оказался единственным» [749].
Если при угрозе нападения 23 апреля Русесабагина использовал в основном внутренние каналы, то 13 мая – международные. Свою роль сыграли и его «бельгийские связи». Возможно, не меньшее значение имело и его обращение в Госдеп США, представитель которого пригрозил руандийским военным, что их будут считать «лично ответственными, если что-то случится»[750]. В итоге всех этих усилий Русесабагины, когда МООНР сумел, наконец, договориться о поэтапном обмене беженцев из правительственной зоны Кигали на беженцев из зоны РПФ, именно постояльцы «Миль колин» были эвакуированы в первоочередном порядке и раньше других. Более того, отель оказался единственным действительно безопасным убежищем в стране в период геноцида, ибо все, кто укрылся в нем, остались в живых. И в этом неоценимая заслуга Поля Русесабагины, «руандийского Шиндлера», как порой называют его.
Стратегии выживания
Для тутси, ставших объектом геноцида, особую важность приобретали различные стратегии выживания. Можно утверждать, что основная из них, использовавшаяся ими в прошлом, – поиск убежища в школах, больницах и особенно церковных зданиях, – оказалась в условиях массовой резни совершенно неэффективной. Более того, эти места превратились в ловушку для тысяч и десятков тысяч несчастных; именно там была уничтожена основная часть руандийских тутси. В ситуации почти поголовного истребления одной группы населения, выделяемой по формальному (этническая принадлежность, указанная в удостоверении личности) и физическому (рост и черты лица) признакам, было два способа, дававшие шанс уцелеть: вопервых, бежать, во- вторых, прятаться. Эти стратегии оказались тесно связаны между собой: во всех случаях невозможно было убежать, не прячась, и в большинстве случаев невозможно было успешно прятаться, не перемещаясь постоянно из одного места в другое.
