которых жили люди в отеле «Меридьен»: «Постояльцы отеля ныне – разношерстная компания руандийских беженцев, ооновских миротворцев и иностранных журналистов. Интерьер во всех комнатах удивительно однообразен: окна разбиты пулями, остовы кроватей приставлены к балконам для защиты от шрапнели, матрасы на полу, а на столах кучи полусъеденных военных пайков. Водопровод не работает, поэтому санитарные условия в ванных комнатах весьма далеки от удовлетворительных. В коридорах маленькая голосистая группа сирот играет среди груд мусора. <…> Ко всеобщему удивлению, есть электричество и даже показывает Си-эн-эн»[906].
Представитель ЮНИСЕФ Роджер Картер назвал положение в Кигале «совершенно отчаянным»: люди голодают да еще подвергаются постоянному риску быть убитыми. «Мы не можем добраться до большинства районов из-за сильного огня. В 9 случаях из 10 мы попадаем под обстрел. Ситуация будет ухудшаться»[907]. Стало практически невозможно доставлять продовольственную помощь. Начался массовый исход из города населения, военных частей и милиции. 20 мая столицу покинул префект Сельского Кигали Карера[908].
К середине мая в центральной больнице Кигали осталось всего шесть врачей на три тысячи больных и раненых [909]. «У нас, – заявил ее директор, – ужасные проблемы с гигиеной – нет чистой воды, почти нет лекарств и перевязочных материалов. Раны ужасны, и мы с трудом справляемся с ними»[910]. После обстрела больницы в ночь с 18 на 19 мая ее покинул весь медицинский персонал, бросив своих пациентов[911]. Когда один из автомобилей МКК 19 мая попал под под минометный огонь, он перестал высылать машины «скорой помощи»: раненые и больные были вынуждены самостоятельно добираться до госпиталя. Врачам МКК приходилось в среднем проводить по пять часов в убежище, а 40 руандийских сотрудников госпиталя сбежали[912]. Американский хирург Джон Сандин сообщил «The New York Times» по телефону: «Мы сейчас по сути дела в ловушке. Это скорее академический вопрос, кто стреляет в нас. Мы между правительственными войсками и повстанцами. Каждый день заявляют о перемирии, но это слово, похоже, не доходит до минометчиков. Мы не рассматриваем вопрос об эвакуации. Нет способа выбраться. Я пока сумел уцелеть. Все больше минометного огня» [913]. В столичном аэропорту, где укрывалось более тысячи беженцев, был только один врач, миротворец из Ганы, который за один день 22 мая сделал более 300 операций[914].
В таких критических обстоятельствах эвакуация беженцев стала более чем необходимой. Проблема заключалась, однако, в том, что руандийские власти соглашались на эвакуацию тутси и оппозиционеров хуту из своей зоны только при условии эвакуации такого же числа беженцев хуту из зоны РПФ. Утром 27 мая после сложных переговоров и достижения хрупкого соглашения о временном прекращении огня удалось осуществить обмен 240 тутси из отеля «Миль колин» на 240 хуту со стадиона Амахоро[915]. Первые были доставлены в повстанческую зону в опустевший и сильно пострадавший от боевых действий городок Кабуга в 12 км от столицы, где бойцы РПА устроили им торжественную встречу (СТМК иронизировало по этому поводу: «Большинство предателей ушли, чтобы присоединиться к тараканам»)[916]. Вторых высадили на дороге в 20 км к югу от Кигали, где они присоединились к общему потоку беженцев[917]. Днем 28 и вечером 30 мая состоялись два новых обмена заложников из «Миль колин» (293 и 246) на хуту со стадиона Амахоро (402 и 290)[918]. Всего за три дня ооновцы эвакуировали из Кигали 1711 человек.
После эвакуации основной части беженцев из «Миль колин» командование МООНПР решило провести операцию по спасению людей, укрывшихся в расположенной неподалеку церкви Св. Семейства. Однако 31 мая обменная акция не состоялась из-за возобновления ожесточенных боев в столице[919]. 2 июня было достигнуто соглашение об обмене и эвакуации тысячи беженцев из этой церкви[920]. Утром 3 июня состоялся первый этап обмена 165 тутси на 174 хуту со стадиона «Амахоро» [921], но в полдень процесс был остановлен из-за обстрела колонны с беженцами на перекрестке Каддафи[922]. МООНПР пришлось отложить реализацию своего плана по эвакуации около 2 тыс. хуту со стадиона и 1,8 тыс. хуту из Больницы короля Фейсала в правительственную зону и 1026 беженцев из церкви Св. Семейства в зону РПФ[923].
Неудача последнего контрнаступления ВСР и наступление РПА на Гитараму вызвали ярость находившихся в Кигали интерахамве и военных, что еще более осложнило гуманитарные акции МООНПР в столице. В ночь с 6 на 7 июня в Ньямирамбо милиция убила 72 человека, в том числе девять католических священнослужителей; накануне резни один из них послал письмо МООНПР с просьбой о помощи, но оттуда позже пришел ответ, что у ооновцев не было возможности что-либо сделать. 7 июня солдаты ВСР не позволили патрулям миротворцев добраться до церкви Св. Семейства и сиротского приюта Св. Андрея, где находилось 300 детей[924]. 8 июня интерахамве открыли огонь по школе в приходе Св. Андрея: «Милиционеры окружили школу и начали стрелять по окнам и стенам. Многие были ранены и, возможно, убиты, как взрослые, так и дети… Солдаты, находившиеся позади милиции, не предпринимали никаких усилий, чтобы остановить ее… Ооновские наблюдатели в машинах за пределами школы, либо без оружия, либо вооруженные лишь пистолетами, также не смогли ничего сделать»[925]; при этом был ранен французский журналист Жан-Кристоф Клотц[926]. Поэтому эвакуация сирот стала для МООНПР неотложной задачей.
10 июня Даллэр договорился с Огюстэном Бизимунгу о возобновлении обменов с 12 июня[927]. 10 же июня в своем отчете он сообщил в Нью-Йорк: «Патруль посетил <церковь> Св. Павла и приют Св. Михаила. Ситуация, кажется, хорошая»[928]. Однако в тот же день солдаты увели из церкви Св. Павла 80 женщин и детей тутси[929], а ночью интерахамве устроили массовую резню в приходе Св. Андрея[930], где они убили сразу 13 мальчиков и забрали с
