студентами, – аргонавты сквозь Ницше за золотым руном
!!
Я знаю, это – смело. По отношению ко всему другому (к обществу, к родным, к самому себе) становишься в совершенно новое, удаленное положение – уплываешь… И летишь среди волн, утопая в лазури для всех. Пусть жалеют этот
…парус, в синих далях тающий,Как «прости» всего, что рок унес,Как привет, в последний раз блистающий,Чтоб угаснуть там, вдали, без слез.(К. Бальмонт)[573]Дорогой Эмилий Карлович, для других это уплывание за черту горизонта, которое я хочу предпринять, будет казаться гибелью, но пусть знают и то, что в то время, когда парус утонет за горизонтом для взора береговых жителей, он все еще продолжает бороться с волнами, плывя… к неведомому Богу… Ведь казался же Ницше безумцем, между тем он был только уплывшим…
Я глубоко разочаровался (признаюсь – это между нами) и в Соловьеве, и в Мережковском, и во всех, кто на меня влиял. Со мной только Ницше, Серафим и Христос. Тяжесть ноши на моих плечах. Никто не разделит ее. Буду же и я нести ее молчаливо, без криков и взываний во имя чего бы то ни было. Чувствую – настала и для меня полоса молчаливого плавания, а порой и умолчания.
Сейчас иду на концерт Николая Карловича[574]. Ожидаю получить бездну наслаждения. К великому моему прискорбию, обе репетиции мне решительно нельзя было быть у Николая Карловича, не оскорбив лиц, которые предварительно заручились мной на эти вечера. Все же мне удалось прослушать сонату Шумана (она ужасна!) и Бетховена. Я вынес оглушающее впечатление. Как обидно, как жалко, что такая гениальная вещь, как 2-ая соната Н<иколая> К<арловича>, не будет исполняться![575] Признаюсь, – я даже сержусь на него за скромность, или… я не знаю, как это звать…
Буду отвечать на Ваше письмо[576], дорогой Эмилий Карлович, скоро. Это письмо – тоже не в счет, а просто так, невзначай писано…
Остаюсь любящий и уважающий Вас всей душоюБ. Бугаев.P. S. Поклон мой и привет Анне Михайловне[577].
P. P. S. Посылаю свои стихотворения.
Гроза на закатеВижу на западе волны яОблачно-грозных твердынь.Вижу – сапфирная молнияБлещет над далью пустынь.Грохот небесного молота…Что-то, крича, унеслось.Море вечернего золотаВ небе опять разлилось.Плачу и жду несказанного.Плачу в порывах безмирных.Образ колосса туманногоБлещет в зарницах сапфирных.Держит лампаду пурпурную.Машет венцом он зубчатым.Ветер одежду лазурнуюРвет очертаньем крылатым.Молньи рубинно-сапфирные.Грохот тяжелого молота.Волны лазури эфирные.Море вечернего золота.1903. Март[578].«Знание»Боялся, что тайну вдруг откроюЗа гранью бытия.С огнем в руках за дверью роковою,Дрожал, боялся я.И вот в колодезь ужаса я глянул.Я утонул.Дверь распахнулась… Мрак оттуда прянул.Свечу задул.И ничего… И только мрак со мною…И ничего…Да, я узнал… Но знанья не откроюЯ своего.Пусть шепчут мне: «Я вижу привиденийБездонно-грозный знак!..»Я посмотрю без страха, без волнений,Но с грустию на мрак.1903 г. Март[579].РГБ. Ф. 167. Карт. 1. Ед. хр. 12. Помета красным карандашом: «ХII». Фрагмент опубликован: ЛН. Т. 92. Кн. 3. С. 197.29 марта 1903 г. Нижний НовгородН. Новгород 29 марта 1903 г.11 ч<асов> ночи.Дорогой мой аргонавт Борис Николаевич! Раньше, чем подробно отвечать Вам на Ваше XII письмо, я хочу откликнуться. Как аукнется, так и откликнется. Так ли? У меня нет тех сил, как у Вас! Откликнуться я могу только при помощи моего поэта. Но раньше скажу, что Вы, конечно, движетесь по спирали, а не по кругу. Hircus nocturnus[580] превращается в бабушкина козлика[581]; луна, которая весело и чисто сияет сейчас на небосклоне, очевидно далека от оргиастических тенденций – астартизма, таков изгиб (n-ый) ее спирали… Она так же светила, когда Коля концертировал свою вторую тему второй сонаты[582]: Вы – свое, «невозможное, вечное, милое, старое и новое во все времена»[583]; а Гёте свою дивную таинственную песню месяцу, в которой звучит и Колино, и Ваше… Прочтите, дорогой Борис Николаевич, ее внимательно, вслушайтесь в нее всем существом в ночной тиши, всмотритесь во все ее очертания при свете завтрашнего полнолуния и тогда, быть может, Вы поймете мой восторг и вместе с тем признаете, что ничем иным я не мог и не должен был откликнуться на Ваше XII письмо, на его аргонаутизм.
An den MondFullest wieder Busch und TalStill mit Nebelglanz,Losest endlich auch einmalMeine 
