немалых успехов в извлечении на первый взгляд надежно спрятанных секретов. Так, например, увидев в таверне весело пирующих торговцев фуражом, он догадывался, что они заключили выгодную сделку. Поиски фуража приводили его в город, где объявилось множество лошадей, испытывавших потребность в корме. Множество лошадей, в свою очередь, подразумевало армию, после чего оставалось ненавязчиво узнать, кто правит городом, и исходя из этого выяснить, какая тут готовится авантюра, в то время как придворный чародей оставался в счастливом неведении о том, что нашелся хитрец, обведший его вокруг пальца и приподнявший завесу тайны, заведомо рассчитанной на попытку проникновения «в лоб». От развития своих аналитических способностей Рэй приходил в восторг. Сеансы с палантиром напоминали ему игру в шахматы на нескольких досках, а маленькие победы вдохновляли сражаться за информацию со все большим упорством.
Вот только Хайпур ему ни с какой стороны не поддавался. Пока. Священный город Белого трона скрывался под такими напластованиями охранных заклинаний, что к нему никак не удавалось пробиться даже косвенно. В равнодушное лицо своего палантира Рэй пренебрежительно заявил, что Белому трону следовало бы поберечь свои силы для доброй драки, а не отсиживаться в тайном Убежище, что, по его мнению, считалось недостойным поведением, но, тем не менее, вынужден был признать, что Хайпур ему пока не по зубам. Может быть потом, когда он заставит их порастрясти запасы Могущества в войне, Белому трону придется снять часть сил с маскировки тайного города. Пока же он старательно заполнял на своей карте белые пятна эльфийских замков и троп. Как уже упоминалось, Рэй умел вкладывать все силы и всю душу в то, что непосредственно его интересовало.
Он дал эльфам понять, что ему многое известно, организовав несколько налетов на их укрепления, прежде считавшиеся тайными, и с удовлетворением отметил, что растревожил их, заставив непрестанно ждать нападения и без толку буравить оком ночь. Он использовал теперь их собственную тактику: малочисленные летучие отряды невесть откуда сваливались на голову Доброго Народа и, учинив опустошение в рядах, исчезали прежде, чем те успевали организовать эффективную оборону. Но он еще не накопил сил для настоящей войны, а потому текущее положение почиталось хотя и напряженным, но вполне мирным.
К его немалому изумлению Тримальхиар открылся ему без всякого труда. Он просто захотел увидеть его, и тот возник в палантире со всеми своими с детства памятными улочками, башнями и лицами. Там текла все та же насыщенная заботами мирного строительства жизнь. Он увидел лица Артура и Сэсс, и раздраженно оборвал сеанс. Тримальхиар намеренно демонстрировал свой нейтралитет, но Рэй-то знал, что во время войны нейтралитет не является самой надежной защитой. Пусть холодная, война все-таки идет. Сэсс, разумеется, не волшебница, ей в одиночку не поставить заслон враждебной магии. Принцессе Джейн следовало бы позаботиться о ней, а не сидеть в своей Белой норе.
Он погасил палантир, вышел из зала и велел оседлать для себя Расти. Раздражение от беспомощности близких людей требовало выхода, и он внезапно решил съездить в Тримальхиар и предупредить Артура. Научить, если понадобится. Пусть поставит блокаду. Хоть плохонькую… хотя он очень сомневался насчет того, что Артур способен хоть что-то сделать спустя рукава. Мальчишка — Могущественный. Мало ли, какие силы вмешаются в войну, и Рэй не хотел допустить, чтобы Артур стал их заложником. Даже если нейтралитет Тримальхиара способен дать какую-то защиту, проба сил ему не помешает.
По его приказу подъемный мост был опущен, Расти прогрохотал по нему подковами, окутанная дымами своих подземных заводов Гора осталась позади, и принц углубился в лес, торопясь миновать его окоченевший покой. Он недолюбливал эту мерзкую знобкую стынь, среди которой ему приходилось жить, и полагал, что, имея эту погоду раз в году, в ней можно отыскать своеобразное очарование, но жить так постоянно… Бр-р! Еще одна весомая причина для вражды с Белым троном.
Как только он миновал просеку, по которой ранее проходила граница, сразу стало заметно теплее, он расслабился и чуть-чуть утишил аллюр коня. Пробивавшееся сквозь высокие кроны солнце касалось его обветренных щек, как чьи-то ласковые пальцы. Вообще, немного устав от общества нелюдей, он рад был поездить здесь в одиночку, никак не проявляя ни силы, ни Могущества.
Лес впереди редел, за ним вставала светлая стена дня, золотой просвет, рябящий от бешенства неширокой бурной речушки. Рэй выехал на берег и пустил Расти вдоль него шагом, неспешно продвигаясь в поисках удобного брода.
Вверх по реке шел нерестовый ход лосося. С остервенением безумцев крупные рыбы, коими кишела река, неслись против неистового течения, молниеносными радугами выгибаясь над порогами, преодолеваемыми снизу вверх, и солнечные лучи, отраженные от воды и многократно усиленные зеркальной рыбьей чешуей, слепили Рэя так, будто здесь творилась какая-то магия. Рыбы были неостановимы в своем стремлении продолжить род. Рэй спрыгнул наземь. У его ног лился сплошной поток живого серебра, от которого над рекой вставало зарево многих тысяч радуг.
— Привет, Рэй! — сказали из-за реки, и этот негромкий голос достиг его слуха, как если бы тот не был полон грохота и плеска. От очень немногих на всем белом свете он мог ожидать этих простых дружелюбных слов.
Она возникла, как всегда, из дрожащего горячего воздуха, из радуги, стоящей над порогами речушки. Рыжая Королева сидела на валуне, по- мальчишески расставив колени и упершись в них локтями. Ее лицо было покрыто брызгами воды и веснушек, капли искрились в волосах чистыми бриллиантами, расплываясь темными пятнами на подоле ее невообразимого платья из чего-то струящегося и вьющегося. Босые ступни, наивно выглядывавшие из-под подола, упирались в мокрую шкуру камня. Королева, сурово сведя брови, пристально рассматривала бешено несущуюся мимо нее, бьющуюся на мелководье рыбу.
— Многие из них погибнут, — сказала она. — Ну что за страсть?
Тримальхиар выскочил у Рэя из головы. Королева встала и сделала несколько шажков к воде, закусив губу и нерешительно разглядывая здоровенных, ничего вокруг себя не видящих рыбин, каждая из которых легко сбила бы ее с ног.
— Давай, я к тебе перейду! — крикнул Рэй.
Она помотала гривой рыжих кудрей.
— Нет, мне надо к тебе! У тебя есть веревка?
Но Рэй, опасаясь за нее, поспешил спрыгнуть в воду и побрел к ней, борясь со сбивающим с ног течением, и где ногами, а где Могуществом распихивая мельтешащих кругом рыб. Брызги густой росой усеяли его ресницы, он почти вслепую добрался до Королевы, протянувшей ему с берега руку, вытер лицо, ухватил ее поперек талии, как кошку, и отправился в обратный путь. Ярящаяся вода доходила ему до колен. Когда он достиг берега, Королева выскользнула из его рук, как лосось, и снова обернулась к реке, пользуясь возможностью рассмотреть ее теперь с этой точки. Казалось, ход рыбы каким-то образом зачаровал ее.
— Многие из них погибнут, — повторила она, не глядя на собеседника. — Они выбрасываются на мели, бьются в конвульсиях, раздирая себе бока и живот об острые камни. Кто угодно может поймать их теперь голыми руками, тогда как всего этого кошмара они могли бы, по здравом рассуждении, избежать. Но они не хотят. И так из года в год. Что за безумие овладевает ими?
— А почему тебе надо было именно сюда? — поинтересовался отдышавшийся Рэй.
Она сделала небрежный жест в сторону, словно отмахнулась от чего-то, словно отдернула завесу, и в берегу, среди нагромождения валунов открылся до того зачарованный зев грота. Ледяные влажные пальцы вцепились в его руку, и Солли потянула его за собой.
Пол грота был выровнен и усыпан мелкой светлой галькой, среди которой, если потрудиться, можно было найти сердолик. Сквозь неплотно сдвинутые глыбы проникало достаточно света, и Рэй помедлил, прежде чем войти под казавшийся столь ненадежным свод. Королева усмехнулась его нерешительности, но это вышло у нее немного натянуто.
— Не бойся. Тут такое колдовство, что и каменный тролль не сдвинет с места ни камешка.
— Хочешь мне о чем-то рассказать?
Она шевельнула уголком рта, что должно было обозначать улыбку.
— Ты пытаешься забыть, — сказала она. — Но ты помнишь. Мне пятнадцать лет, Рэй, и я хочу, чтобы это произошло сегодня.
Тупым Рэя еще никто не называл. Она не соблазняла, она требовала, глядя в упор серыми глазами, огромными на худеньком лице, на первый взгляд прозрачными, но потом, при пристальном рассмотрении, затягивавшимися туманом недоступных грез. Она вела себя не так, как полагалось бы насмерть влюбленной девице, и это сбивало его с толку. Будь на ее месте любая другая, он, ни минуты не медля, ляпнул бы что-нибудь вроде: «В другой раз, крошка», или же, если предложение его устраивало: «Ну что ж, пара часов у меня есть». Он привык внушать безумную страсть и, сказать по-правде, испытывал к сей ипостаси человеческих чувств весьма мало уважения. Привык уводить самую красивую гризетку в компании, но те были и постарше, и поопытнее, и ему с ними было попроще. Но это была Солли, которую он знал с детства, и которую никогда не знал, потому что никто не может с уверенностью сказать, будто знает Королеву эльфов. Меньше всего на свете он хотел потерять ее доверие и дружбу. А он их, несомненно, потеряет, если поведет себя неправильно. Она спасла ему жизнь и имела право требовать награды по своему вкусу. И ей, разумеется, было наплевать, что он не привык расплачиваться подобным образом. Да она ведь и не награды требовала. По чести, разве не предупреждала она его о своем выборе еще пять лет назад? Разве не посчитал он тогда ее слова за детскую блажь? Разве тогда попытался выбить дурь из этой взбалмошной головки? Нет, пустил все на самотек, предоставив ей возможность лелеять мечты… да и вообще считать, что все будет так, как ей того хочется. Так что винить, кроме себя, некого.
Она выпустила его руку и, отвернувшись, пошла вглубь грота, где громоздилось ложе из любовно собранных кувшинок и лилий, достаточно широкое для двоих.
— Ты волен, разумеется, уйти, — сказала она. — Я, наверное, дура. Мне почему-то и в голову не приходило, что я могу оказаться нежеланной.
Да нет же, она была очень хорошенькой девочкой. Девушкой. В южных, например, странах, где ему доводилось служить, особу ее возраста давно объявили бы старой девой. Дело-то совсем не в том. Пусть свидетельствуют все любящие подсматривать и подслушивать духи земли и неба, сейчас он думал только о ней. О том, что, в итоге, будет для нее лучше. Что, черт возьми, с нею будет, если он сейчас оттолкнет ее? Даже самый положительный герой выглядел бы сущим дураком в этой ситуации. Он знал, что существует и такой сорт благородства, когда из соображений высшей чести отказывают девушкам, молящим о любви. В гробу он такое благородство видел! Под этой маской таится лишь боязнь личной несвободы. Что за черт! Кому, как не ему, знать, что Солли всегда сама решает за себя.
— Я не уверен, — сказал он, — что ты сама этого хочешь.
Она повернулась к нему с рукой, поднятой к горлу, и он мимолетно заметил оставленные на запястье отпечатки зубов. И устыдился, что вынудил ее саму говорить все это.
— Я хочу, — тихо сказала она. — Поверь, я могла бы играть на твоих чувствах, как на арфе, то повергая тебя в беспросветное отчаяние, то одною лишь улыбкой вздымая на вершины восторга. Я все это умею, ведь Королева эльфов — это дух любви. Подобное умение — первое, чем я овладела в своей свободной жизни. Я могла бы сию же секунду швырнуть тебя к своим ногам, и ты молил бы об одном лишь взгляде. Но я не хочу проделывать все это с тобою, Рэй. Мы оба заслуживаем честной игры.
— Солли, после этого мы перестанем быть друзьями.
