– Вот вам, – сказал он, – читайте его… Это принесет вам пользу. Вы увидите, что независимо от таланта, личность Шиллера – самая чистая, самая идеальная, самая благородная…
– Благодарю вас, – произнесла девушка, делая книксен, – а позвольте спросить, сколько стоят эти книжки?..
– Четыре талера.
– Ах, Боже мой, сколько! – наивно воскликнула девушка. – Благодарю вас… Но уж если вы так добры, так лучше бы вы мне вместо книжек деньгами дали…
Аксаков побледнел, убежал от нее с ужасом и с тех пор избегал даже проходить мимо того угла, где она вела свою торговлю».
Говоря обо всем этом, Иван Панаев замечает, что сам Константин «смеясь» (видимо, острота переживаний прошла) подтвердил правильность рассказа. Уже одно это позволяет думать, что рассказ имеет реальное основание.
Тем не менее уже известный нам публикатор аксаковских писем Г. М. Князев решительно восстал против свидетельства мемуариста: «Образ любимой девушки не покидал Константина Сергеевича во время его пребывания в чужих краях… При таком условии невозможно допустить какое-либо с его стороны увлечение романтического свойства…»
Но почему «невозможно»? Именно потому, что Константин тяжко страдал под бременем безнадежной любви, он мог обратить внимание (или даже заставить себя обратить внимание) на другую девушку, питая сознательную или неосознанную надежду на то, что одно сильное чувство будет со временем вытеснено другим… Все это по-человечески так понятно!
Но необходимо добавить, что существует еще и другая версия эпизода встречи Аксакова с девушкой.
В этой версии и рассказ получает смысл более определенный и не такой невинный… Факт, о котором идет речь, характеризуется Г. М. Князевым как попытка «в первый и последний раз в жизни сблизиться с женщиной».
И в этой версии фигурирует Шиллер, сочинения которого принес Константин девушке. Однако девушка ему якобы сказала напрямик: Шиллер Шиллером, но если хотите продолжать знакомство, надо платить чем-то более существенным – деньгами. Эта фраза привела Аксакова в ужас…
Разумеется, этот вариант рассказа Г. М. Князев также считает нереальным. Между тем о попытке Константина встретиться с женщиной легкого поведения упоминает такой надежный свидетель, как Белинский, причем в пору откровенных бесед с Аксаковым, явно с его слов. (Скрытность, утаивание того, что в общественном мнении почиталось позором и стыдным, Константину были несвойственны.) Какой же смысл заключает в себе, скорее всего, этот рассказ?
Константину исполнилось уже двадцать два года, и он понимал, что должен догнать своих сверстников, стать взрослым. Возможно, девушка, которую он встретил, ему понравилась, показалась привлекательной, пробудила теплую волну симпатии. Константин попробовал сделать новый шаг, найти что-то общее в интеллектуальных интересах и духовном настрое – но тут был возвращен с неба на землю откровенной и деловитой меркантильностью.
И тогда он понял, что не может решиться на то, что так легко давалось другим. Никогда, никогда не пойдет он на это без глубокой духовной симпатии, в силу одного только физического влечения…
Поскольку версия эпизода с продавщицей подтверждена была Панаеву самим Аксаковым, логично предположить, что речь, скорее всего, идет о другом случае – но это уже не меняет дела.
В конце своего пребывания за границей Константин считал дни и часы. По первоначальному плану путешествие должно было продолжаться примерно год, а длилось около пяти месяцев.
В октябре 1838 года Константин возвратился в Москву, дав себе слово никогда больше не покидать отчий кров.
Глава шестнадцатая
Григорий и Иван
Петербургское училище правоведения, в которое поступили младшие братья Константина, Григорий и Иван Аксаковы, было основано недавно, в 1835 году, для подготовки специалистов в области юриспруденции, права.
Задача эта была назревшей и очень непростой. Как писал В. В. Стасов, один из первых питомцев училища, впоследствии художественный критик, в то время в России уже многие стали понимать, «что одна из самых больших наших язв – проклятое чиновничество, прогнившее до мозга костей, продажное, живущее взятками и не находящее в них ровно ничего худого, крючкотворствующее, кривящее на каждом шагу душой, пишущее горы дел, лукавое, но не умное, едва грамотное…». Нужно было побыстрее организовать отпор этой «язве», этому «крапивному семени», с которым яростно, но, увы, пока не очень успешно сражалась русская литература от Кантемира и Сумарокова до Грибоедова и Гоголя. В противовес нечистым чиновникам предполагалось выдвинуть поколения чистых – неподкупных, справедливых, бескорыстных и строгих.
Трудно сказать, насколько искренне верили основатели училища в реальность задуманного, но факт тот, что с самого начала в этом плане заключалась изрядная доля утопизма. Предполагалось, что кто-то в состоянии соорудить островок честности и неподкупности в море лихоимства и зла, воспитать плеяду идеальных общественных деятелей независимо от внешних условий и вопреки им. Будто можно отгородить питомник от жизни непроходимой стеной! Расплачиваться за эту нереальную идею пришлось потом выпускникам училища – из числа тех, кто в нее поверил, кто все принимал за чистую монету. Это относится прежде всего к Ивану Аксакову…
