усиленно приглашал их с собой, те отказывались и обедали отдельно.
Все же Станкевич поставил друзьям непременное условие: раз в неделю они должны быть его гостями и обедать у Ягора. Изыскивал он и другие возможности, чтобы «подкармливать» друзей. Поводы избирались самые разные: то получение письма из России, то улучшение его самочувствия.
После обеда шли к Кранцлеру, в кондитерскую на Унтер-ден-Линден, чтобы выпить чашечку кофе, почитать газеты. Потом возвращались домой, занимались каждый своим делом – читали, конспектировали, учили языки. Вечером втроем отправлялись в театр. Иногда Неверов оставался дома и, поднявшись к Станкевичу в бельэтаж (где стоял рояль), музицировал.
Если же погода была хорошая, то посещение театра заменяли общей прогулкой в Тиргартен или за город. Станкевич быстро уставал от ходьбы, и приходилось брать экипаж.
Ужинали вместе, в комнате Станкевича, посвящая это время чтению вслух какого-нибудь нового произведения или дружеской беседе.
Так проходил день за днем.
В конце 1837 года, примерно в одно время со Станкевичем, в Берлине появилась чета Фроловых. Николай Григорьевич Фролов, бывший гвардейский офицер, прослушавший курс лекций в Дерптском университете и теперь пожелавший пополнить свое образование в Берлине, был человеком дельным; впоследствии он редактировал журнал под названием «Магазин землеведения и путешествий», перевел «Космос» Гумбольдта. Но выдающимися способностями он не отличался.
Жена же его Елизавета Павловна, урожденная Галахова, была женщиной во многих отношениях замечательной. Она обладала тем качеством, которое Тургенев называл искусством вызывать у других «ощущение непринужденности», а значит, и искусством сплачивать людей, объединять их вокруг себя.
Очень скоро дом Фроловых превратился в один из крупных культурных центров в Берлине, хотя Елизавета Павловна, будучи стесненной в средствах, не устраивала ни раутов, ни специальных приемов. Даже дипломаты считали за честь быть представленными госпоже Фроловой.
В гостях у нее побывало множество знаменитостей: и писательница Беттина Арним, автор нашумевшей книги «Переписка Гете с одним ребенком», и композитор Мендельсон-Бартольди, и естествоиспытатель Александр Гумбольдт, которого переводил на русский язык Фролов. Здесь можно было встретить и плеяду профессоров Берлинского университета, в том числе и Вердера, преподававшего Станкевичу и его товарищам гегелевскую философию и успевшего близко сойтись с ними.
У Фроловой был дар не только объединения, но и распознавания людей. О профессоре Вердере, вечно погруженном в свои мысли, отрешенном от окружающей жизни, Фролова как-то сказала, что он хороший человек, но «жаль только, что с одним собой знаком». Замечание, показывающее, что у нее был острый язычок.
Но вообще-то Фролова говорила не много, больше молчала, умея расшевелить собеседника беглой репликой, жестом, выразительным взглядом.
Неверов называл ее «русской Рахелью», по имени хозяйки знаменитого берлинского салона Рахели Фарнгаген. «Она, как и Рахель, не оставила никаких следов своего существования в литературе, не была собственно ученою женщиною, ни даже женщиной, игравшею роль (ей противна была всякая выставка, всякое выказыванье себя), но высокий ум, верный и глубокий взгляд на людей и на весь мир соединяла с основательными познаниями, чарующею теплотою сердца и тою дивною женственностью, которая любит для любви, благотворит для блага, исправляет шутя, научает без наставлений и свою внутреннюю гармонию разливает на все окружающее».
Все это напоминает и облик Станкевича: та же простота и естественность в обращении, то же отсутствие рисовки. Сходна в какой-то мере и та роль, которую они играли; ведь эта роль состояла не столько в собственных трудах, сколько в личном воздействии на окружающих. Но, конечно, у Станкевича эта роль, это воздействие оказались куда более значительными.
Станкевич и Фролова сразу же почувствовали друг к другу глубокую симпатию. Станкевич, Грановский, Неверов любили бывать у Фроловых. Обычно Станкевич появлялся часов в 11 вечера, когда расходились другие гости. Оставались только русские друзья; в неторопливой беседе, в обсуждении литературных событий, вестей с родины проводили они ночь.
Описывая этот период жизни Станкевича, Н. Г. Фролов говорит: «В Берлине Станкевич соединился с друзьями своими Я. М. Неверовым и Т. Н. Грановским; с ними братски, в тесном союзе и живом обмене мыслей и чувствований провел он с лишком полтора года. В Берлине друзья нашли в доме Фроловых родную, близкую семью: уму был просторный простор…». Фролов добавляет, что этому немало содействовала его жена, в которой «всякое благородное стремление встречало… душевное сочувствие»[18].
Стали появляться в окружении Станкевича и новые лица. Для Станкевича, впрочем, это были старые, хорошо знакомые – друзья по московскому кружку.
В ноябре 1837 года в Берлин, по дороге из Парижа, заезжал Сергей Строев. Вспомнились выступления в защиту скептических идей Каченовского, статьи Строева, подписанные псевдонимом Сергей Скромненко.
А спустя два года в Базеле Станкевич встретит Ефремова, отправившегося за границу, чтобы изучать географические дисциплины. Ефремов будет сопровождать Станкевича в поездке в Италию.
Знали и о намерении Бакунина приехать в Берлин, чтобы слушать лекции в университете.
Казалось, все возвращается на круги своя. Вокруг Станкевича вновь собираются старые друзья, образуя нечто вроде заграничного филиала его
