Они позавтракали вчетвером на бульваре, обсуждая то, что произошло. Дюруа рассказывал о своих ощущениях:
— Для меня это был пустяк, сущий пустяк. Впрочем, вы наверно это и сами заметили.
Риваль ответил:
— Да, вы держались молодцом.
Когда протокол был составлен, его вручили Дюруа для напечатания в «Хронике». Он удивился, прочтя о том, что он обменялся с Лангремоном двумя пулями, и, немного обеспокоенный, сказал Ривалю:
— Но ведь мы выпустили только по одной пуле.
Тот улыбнулся:
— Да, по одной… каждый по пуле… Это составляет две пули.
Дюруа удовлетворился этим объяснением и больше не настаивал.
Вальтер обнял его:
— Браво, браво, вы защитили знамя «Vie Francaise». Браво!
Вечером Жорж пошел показаться в редакциях самых крупных газет и в самых блестящих кафе бульвара. Он два раза встретился со своим противником, который тоже демонстрировал себя.
На другое утро, около одиннадцати часов, Дюруа получил «голубой листок»:
«Боже мой, как я испугалась! Приходи скорей на Константинопольскую улицу. Я хочу поцеловать тебя, мой любимый! Какой ты смелый! Обожаю тебя.
Кло».
Он пришел на свидание, и она бросилась в его объятия, осыпая его поцелуями.
— О, мой милый, если бы ты знал, как я волновалась, читая сегодняшние газеты. Расскажи мне, расскажи мне. Я хочу знать.
Он должен был рассказать ей все, с малейшими подробностями.
Она сказала:
— Какую ужасную ночь провел ты перед дуэлью!
— Вовсе нет. Я спокойно спал.
— Я бы не сомкнула глаз. Ну, а на месте поединка, расскажи мне, как это произошло.
Он сочинил драматическую сцену:
— Когда мы сошлись лицом к лицу, в двадцати шагах, то есть на расстоянии, только в четыре раза большем, чем эта комната, Жак спросил, готовы ли мы, и скомандовал: «Стреляй!» Я немедленно поднял правую руку и вытянул ее по прямой линии. Но я сглупил, целясь в голову. У моего пистолета курок был тугой, а я привык к легкому спуску. Сопротивление курка отклонило выстрел в сторону. Но все же я едва не попал в него. Он тоже ловко стреляет, каналья! Его пуля чуть не задела моего виска. Я почувствовал сотрясение воздуха.
Она сидела у него на коленях, обняв его, словно желая разделить угрожавшую ему опасность, она шептала:
— Бедняжка! Бедняжка!
Когда он кончил рассказывать, она произнесла:
— Знаешь, я не могу без тебя жить! Я должна с тобой видеться, но, когда мой муж в Париже, это сопряжено с неудобствами. По утрам я могла бы выбрать свободный часок и забегать поцеловать тебя, когда ты еще в постели. Но я ни за что не пойду в твой ужасный дом. Что же делать?
Его внезапно озарила блестящая мысль; он спросил:
— Сколько ты здесь платишь?
— Сто франков в месяц.
— Прекрасно, я возьму эту квартиру на свой счет и поселюсь в ней по-настоящему. При моей новой должности прежняя квартира мне все равно не годится.
Она подумала несколько минут, потом ответила:
— Нет, я не хочу.
Он удивился.
— Почему это?
— Потому что…
— Это не объяснение. Эта квартира очень мне нравится. Я здесь, и я не уйду.
Он засмеялся:
— К тому же она ведь снята на мое имя.
Она не соглашалась:
