Мнимое сиротство. Хлебников и Хармс в контексте русского и европейского модернизма

332

[Городецкий 1974: 382–383].

333

У Лимонова это уже упоминавшееся эссе «Велимир Хлебников: святой» в [Лимонов 2004: 38–45], а у Седаковой – эссе «Похвала поэзии» [Седакова 1994: 329–331] и стихотворение «Бабочка или две их» (цикл «Элегии», 1987–1990). Последнее представляет собой диалог с Хлебниковым, основанный в том числе на самоотождествлении Зангези-Хлебникова с бабочкой из Плоскости VI одноименной пьесы.

334

На подступах к его обнаружению стоит разве что [Niederbudde 2006].

335

См., к примеру, его предисловие к 6-му изданию «Поэзии рабочего удара» (1925) – приглашение читателя к строительству будущего, в том числе на основании инженерных и математических знаний [Гастев 1964: 29].

336

Стоит отметить, что у Хлебникова Наполеон фигурирует в иных контекстах, нежели Отечественная война 1812 года.

337

О хлебниковизмах в двух последних стихотворениях см. [Kolchinsky 2001:40, 70].

338

Перу Кирсанова принадлежит и «Любовь математика» (1930), но она выдержана не в духе Хлебникова, а в духе главного героя замятинских «Мы» – математика, воспринимающего любимую и отношения с ней в геометрических терминах.

339

Глава основана на [Панова 2013].

340

О Зинаиде Гиппиус, выведенной в рассказе Кузмина «“Высокое искусство”», см. [Морев 1990а; 1990b]; об Анне Ахматовой, как она представлена в романе «Плавающие-путешествующие» и рассказе «Портрет с последствиями», см. [Тименчик, Топоров, Цивьян 1978; Панова 2010b; 2010с]; об Анне Минцловой, персонаже повестей «Двойной наперсник» и «Покойница в доме», а также о Вячеславе Иванове, персонаже «Покойницы в доме», см. [Богомолов 1999: 26; Панова 2015: 103–105]. Еще два рассказа, остроумно вовлекающие в повествование Льва Толстого, Софью Андреевну и их яснополянский диван, «Кушетка тети Сони» и «“Лекция Достоевского”», анализируются в [Panova 2011].

341

См. [Эйхенбаум 1987 (1920): 348].

342

Судя по труду, заложившему основание «петербургского текста», [Топоров 2003 (1984)], и последующим исследованиям и антологиям, опубликованным на бумаге и в Интернете.

343

В напоминание об одноименной героине «Пиковой дамы» Пушкина – Чайковского и последующей литературной традиции.

344

Этот мотив имеет явные шекспировские обертоны. Кузмин, в сущности, дает новое дыхание хрестоматийной гамлетовской метафоре флейты:

<Га м л е т, обращаясь к Гильденстерну, который только что признался в неумении играть на флейте> <…> You would play upon me; you would seem to know my stops; you would pluck out the heart of my mystery; you would sound me from my lowest note to the top of my compass; and there is much music, excellent voice, in this little organ, yet cannot you make it speak. ‘Sblood, do you think I am easier to be played on than a pipe? Call me what instrument you will, though you can fret me, yet you cannot play upon me [Shakespeare 1980: 389]; в пер. Бориса Пастернака: «Вы собираетесь играть на мне. Вы приписываете себе знание моих клапанов. Вы уверены, что выжмете из меня голос моей тайны. Вы воображаете, будто все мои ноты снизу доверху вам открыты. А эта маленькая вещица нарочно приспособлена для игры, у нее чудный тон, и тем не менее вы не можете заставить ее говорить. Что ж вы думаете, со мной это легче, чем с флейтой? Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя».

345

Ср. в этой связи дневниковую запись Кузмина от 12 декабря 1914 года «У Гржебина был Каменский с предсказаниями Хлебникова» [Кузмин 2005: 501] и предположения Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина, что речь идет об одной из двух брошюр: «Время – мера мира» или «Битвы 1915–1917 гг. Новое учение о войне» [Кузмин 2005: 767].

346

После 1917 года Хлебников отказался от числа 317 и начал пробовать двойки и тройки в качестве «мер мира», однако направление его