вычесть из сознания всякое содержание, начиная с низших телесных чувств и кончая высшими проявлениями душевной жизни. Что будет в остатке, то и есть подлинное «я», ничем не затемненное. Если же понятие «я» есть простая сумма всех или некоторых действий личности, или иллюзорный образ фантазии, то за вычетом всякой деятельности не останется ничего и исследователь погрузится в тьму бессознательного.
Заметь, что истинность этого простого рассуждения не зависит от того, насколько верно вышеизложенное учение о понятии; оно могло бы быть построено совершенно самостоятельно. История подтверждает такое заключение; у самых различных народов и в разные времена находим мы учения о самопознании через совершенное уничтожение мыслей и желаний, причем учения эти, обычно чисто практического характера, имеют совсем различную философию. Таковы учения буддистов, джайнистов, йогов, такова японская система «Тихого сидения» («Сей-за»), таковы методы европейских оккультистов. Мысль у них в основе лежит верная. Метод последовательного вычитания несомненно применим к задаче самопознания и должен дать динамически достоверные сведения о нашей глубочайшей основе, все равно, существует ли она в действительности или представляет пустую выдумку. Ибо какую цену имеет это яко бы основное достоверное суждение «я существую», если неизвестно, что такое «я»? И метод последовательного вычитания, по-видимому, выводит в данном вопросе философию из недоступных проверке спекуляций и ставит ее на богатый возможностями путь метафизического эксперимента.
Сущность этого эксперимента можно выразить еще так: Несомненно, что всего более «я» во мне — это моя воля. Но воля есть произвольное внимание. Поэтому всего ближе к «я», или всего дальше от периферии моей личности, это мое внимание, единственное, что я признаю, как вполне мое и ни в какой мере не данное мне, чтобы познать себя, надо дать вниманию в качестве объекта его же самое, — а это не значит ли очистить поле сознания от всякого содержания?
18. Не могу, однако, удержаться от одного скептического замечания. Как ни просто и, по-видимому, арифметически неотразимо применение метода последовательного вычитания к самосознанию, есть однако на этом пути опасности, которых эта арифметика учесть не может. Это — уже известная нам опасность внушения. Я сам наблюдал, как очищенный духовным упражнением ум потом с особой стремительностью целиком оторвался во власть какого- нибудь обаятеля, и затем становился особенно тонким и чутким его «проводником», его продолжением в мире. Ясно услышав облегченным от бремени праздных мыслей умом чье-либо внушение, человек легко принимает эту подсказку за «свое высшее я». По крайней мере таково было мое впечатление, и оно не ошибочно, так как в разных случаях люди принимали разные друг друга исключающие внушения; значит, кто-нибудь из них наверное не прав и потому указанная опасность существует. Как из нее выбраться, мы увидим в дальнейших размышлениях.
19. Так как понятие есть интуиция сущего, то понятие до интуиции немыслимо. Оно может иметь лишь субъективную слагающую. В таком случае оно называется предубеждением. Возможны понятия, составленные сочетанием одних субъективных слагающих. Но так как волевые слагающие не дают достаточно материала для понятия, то они обычно дополняются образами воображения. Такие понятия суть ложные понятия или фантасмы.
20. Истинные понятия, за исключением случаев, когда люди, как говорится, обладают особой одаренностью, раскрываются в нас по поводу долгого и вдумчивого опыта. Да и «одаренность» черпает из неосознанного опыта народов. Так понятие «мы» в его истинном значении недоступно низшим монадам. Когда ты говоришь «мы» это слово ведь не значит для тебя «я и мои понятия, образованные мною по аналогии», но именно мы, я и другие я; или, еще иначе «другие существа и я между ними». Помнишь, мы говорили вначале, что слово «мы» покрывает собой вселенную.
Подобное расширение понятия «мы», открывающее истинный смысл его, является как плод симпатии, проникновения во многие существа, плод любви и скорби за других. Мы же с тобой заглянули в окошечко святости, которое есть в каждом человеке, и мысленно продолжим понятие «мы» до его полного значения. Родовые понятия являются также не раньше, как после внимательного ознакомления со многими особями данного рода. Априорные понятия открываются серьезными размышлениями над нашей действительностью. Впервые получая интуицию некоторого предмета знания, мы устанавливаем новое понятие. Но первая интуиция летуча и легко теряется, она предполагает постоянную настроенность в соответствии с ней. Поэтому производится попытка закрепления интуиции памятью. Но так как интуиция есть сам объект и потому не в нашей власти, то память закрепляет волевую слагающую и какие-нибудь побочные явления чувственного мира, связанные случайной ассоциацией. Вызывание в памяти всего этого комплекса содействует повторению интуиции, но в слабой степени, так как мы обычно в спешном мышлении не различаем, присутствует ли в памяти интеллектуальная слагающая и в какой мере. Поэтому объективная сторона понятия скоро вовсе улетучивается, оставляя ворох обрывков впечатлений. Нередко некоторые из этих обрывков привлекают праздное внимание, и, питаемые им, непомерно вырастают — таким образом понятия искажаются все больше и больше. Такие понятия, искаженные и лишенные своей истинной сущности, удобно назвать пустыми понятиями. Груды пустых понятий — это грустный удел ленивого разума и не выдержанного в победе над пристрастиями внимания.
21. Суждение и умозаключение состоят из понятий, находящихся между собой в тех или иных отношениях. По закону аналогии, (…) монада может постигать только такие отношения монад между собою и монад к вещам, к каким способна сама. Точно так же ее пониманию доступны только те отношения вещей, которые возможны в ее среде. Область понятных ей отношений между элементами сущего и определяет для нее границы возможного опыта. В этом смысле такие отношения суть как бы категории знаний наблюдающей монады. По мере ее совершенствования увеличивается количество отношений, в какие она может становиться к внешнему миру, а вместе с тем, увеличивается и область доступного ей знания через обогащение новыми категориями. Это однако не значит, что логика строится психологией; это значит лишь, что законы вечной логики открываются по мере просветления психологии.
