– Закрой, говорю. А зачем – увидишь. Не бойся, плохого не сделаю.
– Смотрии-и-и…
Закрыла девчонка глаза, спиной к стволу березовому прислонилась… Отрок быстренько ленточку вытащил:
– Открывай!
Маруська открыла… ахнула! На узкой Колькиной ладони алая лента огнем горит, прямо пылает, так, что не оторвать глаза!
– Ой… Кольша… неужто шелковая?
– А то какая?
– И это что… мне?
– Тебе, тебе… Косу заплетешь, ужо…
– Ой, Кольша…
Парень и опомниться не успел, а Маруська его губы поцелуем ожгла! Настоящим поцелуем, жарким. В губы это вам не в щечку!
Сомлел Колька, запылали щеки пожаром. Забыл зачем пришел. Нет, ну ясно – проститься. Одна че…
– Марусь, а вы когда в обрат-то?
– Старче сказал – по осени. А вообще – как пойдет.
– Я тебя жать буду.
– И я…
Снова поцелуй, еще жарче. Такой, что не оторваться, что… Впрочем, Маруська-скоморошница себя блюла! Она ведь не какая-нибудь там, ага…
– Марусь… ты так сладко целуешь, ох и сладко!
Тут и девчонка покраснела, не надобно и румян.
– Скажешь тоже…
– Нет, правда-правда! Марусь… а перед тем как литвин ваш ушел, к старосте кто-нибудь приходил?
– Тьфу ты! Нашел, что спросить! – девчонка явно обиделась, что и понятно – такое вот романтическое прощание у них выходило, и тут нате вам с кисточкой – литвин.
Впрочем, особо-то прощаться отроку-отроковице не дали: послышался уж на всю реку зов:
– Мар-у-уська! Уходим уже, э-эй!
Вскочила девчонка на ноги:
– Пора мне.
– Ну, все-таки… Приходил?
– Тьфу… Да был какой-то. Неприметный такой мужичок, но плечищи – ого! Меня еще, гад, ущипнул – я потому и запомнила.
– А звали-то, звали-то его как?
– Да пес его… Он еще говорил, будто у боярина тиуном служит. Верно, врал. Нешто тиуны в этакой-то посконине ходят? Ой… кажись, вспомнила – Дементий. Точно – Дементий. Так у нас парня одного звали, он потом к ордынцам ушел.
– Дементий, говоришь? Ага-а-а…
Проводив скоморохов, Шмыгай Нос направился обратно во град. Шел неспешно, по пути заглядывал на луга, болтал с пастушонками… От них и про усадьбу боярскую узнал, что тут вон, недалече…
– А Дементий там никакой не тиун. Простой слуга. Правда, особливо доверенный.
Особливо доверенный! Вот как. Ладно, поглядим.
Азарт, азарт вдруг овладел отроком, какой бывает, верно, лишь у охотничьих собак, идущих по следу дичи. Такой, что не отмахнешься, не справишься. Азарт сей и привел Кольшу к усадьбе, хотя куда умней было бы доложить обо всем тиуну Степану Иванычу… или хотя бы сыскным парням рассказать, Кириллу с Семеном.
Вот и доложил бы. Вот бы и рассказал. Так нет, куда там! Да и что рассказывать-то, о чем доложить? Прячется ли литвин на усадьбе, или его там прячут… да и вообще – тот ли это литвин? Пока вилами по воде все. Хотелось бы поточнее выяснить.
Нужную усадьбу Шмыгай Нос отыскал быстро. Да и что ее искать-то? Первый же встречный пастушок показал:
– Эвон, за ракитником на полуночь повернешь. Там сосна кривая, потом луг… а там сам увидишь.
На кривую-то ту сосну и забрался отрок, примостился на толстом суку, углядел недалече усадьбу. Все честь по чести: частокол, ворота тесовые, за частоколом – хоромы боярские, крыши высокие дранкой на солнце блестят. Окромя хором – еще и амбары и постройки разные прочие, а средь них – и пара курных изб. Для холопей, вестимо, для челяди. А холопы с челядью без дела сидеть не должны. На хозяина должны работать, богачество господское трудом