Гюго «правил» восьмым округом восемь дней. За это время он несколько раз обращался к «подданным» со своего балкона, призывая к умеренности. Исполняя обязанности мэра, он организовал полицию, велел разобрать баррикады, заново замостить улицы и починить уличные фонари. Гюго наводил порядок после революции. Он с облегчением увидел, как возрождается его популярность: «Рабочие посылали мне воздушные поцелуи, когда я проходил по улице». Тем не менее единственная его записанная речь в качестве мэра, произнесенная 2 марта 1848 года, во время посадки «Дерева Свободы» на площади Вогезов, показывает, что он ходил на цыпочках по минному полю, изображая беззаботность: «Первое Дерево Свободы было посажено тысяча восемьсот лет назад самим Господом на Голгофе.
Пока Гюго нехотя справлялся со своими обязанностями, почти 60 тысяч человек собирались голосовать за него на будущих выборах в Учредительное собрание. Гюго написал «Письмо к избирателям», в котором подтверждал свое согласие и вместе с тем намекал, что он будет вечно признателен добрым парижанам, если его оставят в покое. Из его личной переписки становится ясно: он опасался, что революция началась слишком скоро. Вместе с тем он испытывал неподдельную любовь к простым людям, подобно тому, как предпочитал иметь дело с проститутками из низов. С одной стороны, он был миролюбивым буржуа, чья любовница, услышав о беспорядках, сшила ему нательный пояс для денег. С другой стороны, он сочувствовал анархистам и был довольно циничным парламентарием, подбиравшим на улицах перлы народной мудрости:
Трехлетний малыш распевал «Умрем за родину».
– Знаешь, что значит «умереть за родину»? – спросила его мать.
– Знаю, – ответил малыш. – Это значит ходить по улице с флагом{768}.
Хотя 23 апреля 1848 года Гюго не выбрали, он набрал 59 446 голосов, несмотря на то что не был кандидатом{769}. Успех убедил его начать настоящую избирательную кампанию к следующим выборам, которые должны были состояться в июне. Поддерживаемый комитетом умеренных представителей правого крыла, он написал согласительный манифест, куда входили бесплатное образование, реформа уголовных наказаний, честолюбивая программа строительства железных дорог – и долгосрочные цели: мир во всем мире и наделение всех собственностью. Собственность следует демократизировать, но не отменить. Ближайшую цель он видел в свободе от гражданских беспорядков. Если магазины и заводы простоят закрытыми еще какое-то время, Франция столкнется с экономическим Ватерлоо. Англия уже потирает руки.
Несмотря на сомнения в связи с классовой принадлежностью Гюго, 4 июня 1848 года он, набрав 86 695 голосов, стал представителем от Парижа. Великолепное достижение, которым он мог по праву гордиться, если бы его не беспокоила странная преемственность. В 1845 году его избрал король; в 1848 году его избрал народ, низложивший короля. Через шесть дней он впервые вошел в новую Национальную ассамблею и сел в правом углу. Он не чувствовал за собой силы, поскольку не принадлежал ни к одной партии, а обстановка произвела на него гнетущее впечатление: «Деревянные балки вместо колонн, перегородки вместо стен, темпера вместо мрамора… Трибуна, которая хранит даты февральских дней, похожа на сцену, где выступают музыканты, в „Кафе слепцов“»{770}.
Первая речь, которую произнес Гюго в гвалте Национальной ассамблеи, имела весьма скромный успех. За ним последовала огромная личная катастрофа. 20 июня он поднял жизненно важный вопрос о Национальных мастерских. Их учредило Временное правительство, чтобы решить проблему безработицы. Работы по-прежнему не было, зато 100 тысяч рабочих получали плату за то, что ничего не делали. Заметки Гюго по данному вопросу отличаются по тону от его публичных призывов, но общая идея та же самая.
«Рабочие в комбинезонах играют в „пробочку“ под арками Королевской площади, которая теперь называется площадью Вогезов. Игра в „пробочку“ – одна из функций Национальных мастерских»{771}.
«На улице Бельшассе прохожий добавил букву R к плакату Национальных мастерских (Ateliers Nationaux), и получилось R Ateliers Nationaux [ «Национальная лохань». –
Национальные мастерские казались Гюго унизительной уловкой, с помощью которой провели «благородных, достойных парижан». Сентиментальный патриот почувствовал себя оскорбленным. Он призывал к более разумному курсу.
Слишком поздно Гюго понял, что добавляет свой вес к реакционному тарану{773}. Через два дня после его речи Национальные мастерские были закрыты. Рабочие до двадцати пяти лет подлежали воинской повинности; всем остальным приказали ехать работать в провинции. Правительство проводило, по сути, политическую чистку, замаскированную под новую политику занятости. Как и ожидалось, беднейшие кварталы Парижа немедленно закипели. Генерал Кавеньяк приготовился взять на себя чрезвычайные полномочия. Поле битвы помечали баррикады размером с жилые дома. 23 июня у ворот Сен-Дени проститутка дразнила национальных гвардейцев, задирая юбки. Ее расстреляли в упор. Предместье затихло; на крышах засели снайперы. Февраль был революцией надежды. Июнь стал мятежом бедности и отчаяния. Прекрасный предлог для умеренного большинства, чтобы вернуть все в «нормальное русло».
Национальная ассамблея заседала всю ночь с 23 на 24 июня 1848 года. Обсуждали, как подавить народный мятеж. В шесть часов утра Гюго отправился в Сент-Антуанское предместье, чтобы повидаться с родными. Он дошел вдоль реки до Отель-де-Виль{774}, говорил с генералом Дювивье, которого позже расстреляли повстанцы. Несколько раз он уклонялся от пуль и дошел до границы предместья. Улицу Сент-Антуан
