пользоваться, чтобы с достаточной точностью выразить их правовую природу и соотнести ее со спецификой уже имеющихся правовых общностей? По сути дела, речь идет о новой политической, социально-экономической и, соответственно – законодательно-юридической ориентации государств, вошедших в полосу своего социального обновления. Эта ориентация имеет стратегически важное значение для судеб национальных государственно-правовых систем России, Украины, Белоруссии, Молдавии, Грузии, Казахстана, других ныне независимых и самостоятельных стран, их правовых культур.
Поэтому данный вопрос уже сейчас представляет собой большую не только теоретическую, но и геополитическую, идеологическую, международно- практическую сложность. Правовой аспект этой проблемы в нашей литературе начинает осознаваться и обсуждаться. Существует точка зрения, согласно которой правовые системы стран, входивших в социалистическое содружество, ранее принадлежали к романо-германской правовой семье и поэтому сейчас речь идет лишь об их «возвращении» в это сообщество[612].
Аргументированную позицию по вопросу соотношения российского и романо-германского права занял проф. М.Н. Марченко, который глубоко проанализировал как черты сходства, так и основополагающие отличия правовых систем России и Западной Европы на основе критериев стиля и исторической традиции права. Им показано, что российская правовая историческая традиция существенно отличается от западной. В частности, многие исследователи римского права отмечают отсутствие в России системной рецепции римского права; что русское законодательное заимствование носило характер восприятия романских и германских источников гражданского законодательства без широкой рецепции римской правовой культуры и духа. По мнению М.Н. Марченко, природа воздействия римского права на российское состоит в том, что российское право по отношению к римскому выступает не как родственное, внутриродовое или внутритиповое явление, а как внешнее, а в ряде отношений – даже чуждое право. На основании этого и иных существенных признаков отечественной правовой традиции автор делает вывод – российское право, имея свои собственные исторические, социально- политические, бытовые, духовные, наконец, национальные, а точнее – многонациональные основы, всегда было и остается самобытным, по-своему уникальным, как и любое иное право, относительно самостоятельным, тесно связанным и взаимодействующим с романо-германской, англосаксонской и другими правовыми семьями и системами. Взаимное сближение и обогащение российского и романо-германского права не дает в настоящее время никакого повода относить российское право к романо-германской правовой семье[613].
Принятие противоположной позиции кроме очевидного игнорирования правокультурных различий означало бы и то, что бывшие социалистические страны и, прежде всего, республики СССР – ныне самостоятельные государства, должны постепенно (или как можно быстрее) интегрироваться в западный мир: его политику, идеологию, экономику, систему духовно-нравственных ценностей. Однако такие культурные превращения для ряда новых государств, отличающихся самобытным историческим, в том числе правовым укладом, не только невозможны, но и вредны для устойчивости и подлинного прогресса национального правопорядка.
Поэтому вопрос о необходимости «возвращения» России и республик бывшего союза в романо-германский правовой мир после распада евроазиатской семьи социалистического права вовсе не так очевиден, как иногда представляется нашим теоретикам права. Однако несовпадение романо-германской, англо-американской и российской культурно-правовых традиций не снимает вопроса о типологической принадлежности российского права. Для более точного выражения его природы и определения места на правовой карте мира вполне применимы те же самые критерии, которые используются для сравнительной типологии европейского и иного права, в частности, историческая традиция права и юридический стиль.
Использование этих критериев в отношении анализа природы отечественного права показывает, что обособленность социалистической правовой семьи, к которой принадлежало наше право большую часть ХХ века, не была лишь следствием ошибочных классовых заблуждений политического руководства СССР, с исчезновением которого ушла и вся культурно-правовая специфика стран бывшего социалистического мира. Думать так сейчас, после двадцати лет рыночных реформ, есть крайне узкий политический позитивизм, имеющий мало общего с действительными тенденциями правового развития России. Сущность нашей правовой системы нельзя сводить лишь к характеру используемых ею юридических источников и на этом основании «пристраивать» отечественную правовую систему к какому-то нравящемуся и даже внешне похожему правовому ареалу. Между правовыми семьями нет резкого водораздела: идет постоянный процесс взаимообмена, использования аналогичных форм, что, однако, не говорит об элиминации коренных культурно- исторических границ основных правовых цивилизаций.
Возьмем для примера объективно существующей правовой идентичности России такой символ ее нового «европейского» законодательства, как Гражданский кодекс 1994 года. Этот кодекс по установкам его создателей должен выполнять функцию своего рода экономической конституции российского гражданского общества, главного «концептуально-идейного» достижения за время демократических преобразований в России (С.С. Алексеев). И это, безусловно, авторам кодекса удалось. ГК 1994 г. вобрал лучшие образцы законодательной кодификации гражданского права Франции, Германии, Швейцарии, современных достижений по гражданскому праву, выраженных в международных документах, передовых кодифицированных актах современности (кодексов Нидерландов, канадской провинции Квебек и др.), юридической практики правоприменения Германии, Италии, США и других стран[614]. «На цифровом языке я сказал бы, – пишет приверженец арифметических доказательств в правоведении американский профессор К. Осакве, – что ГК РФ 1994 г. по форме и содержанию укомплектован из разных компонентов в следующем составе: 80 % германских, 9 % французских, 5 % советских, 1 % из прочих источников (в том числе голландских и англо-американских), а 5 % добавки из чисто постсоветских российских материалов, содействующих закреплению всего сооружения. В итоге Кодекс является стопроцентно российским»[615].
