новобрачную.
Мой муж только кивает, держа в руках собственный подарок от начальника хэйлской стражи — серебряный портсигар с гравировкой, — и я покорно убираю медальон в высокий вырез, поправляя цепочку так, чтобы жемчужное ожерелье оказалось поверх.
Скорее бы кончился этот кошмар. Я смотрю на Бланш, сидящую на противоположном конце стола подле супруга: к ним как раз подлетает очередной соломенный принц, друг Джона.
— Я, Сэмюэль, сын Уинстона из рода Нейтан, — доносится до меня звонкий голос, насмешливо произносящий ритуальную фразу вызова жениху, — оспариваю твоё право, Джонатан, сын Эдварда из рода Лестер, на твою жену! Ты недостоин столь прелестной девы, и доколе не наступит ночь, что нерушимо скрепит ваш союз, она вольна идти, куда пожелает.
— Пускай моя жена сама решит, кто ей милее, — в голосе Джона слышится усталость, ибо традиционный ответ он произносит за сегодня уже не в первый и даже не в пятый раз. Тому повезло больше — у него просто не было столь близких друзей, чтобы он мог предложить им надеть маски и соломенные шляпы, а из приятелей Джона никто не посмел оспаривать супружеские права будущего графа Кэрноу, пусть даже в шутку. — В знак моей безоговорочной веры в неё дарю вам один танец. Да послужит он испытанием и доказательством нашей любви, и когда моя Бланш вернётся ко мне, ты поймёшь, как заблуждался, глупец.
Я слежу, как сестра неутомимой пчёлкой выпархивает с места, следуя за своим кавалером на площадку для танцев. Трава там уже сплошь вытоптана: на этом участке сада земля столь ровная, что решили обойтись без деревянного настила. Остальные гости немедленно освобождают место — танцу невесты с соломенным принцем не должен мешать никто; одни возвращаются за стол, другие замирают зрителями вокруг площадки, и музыканты играют вальс. Соломенный принц всегда приглашает на вальс, и вальс этот всегда — без последней фигуры, без финального кружения. В день свадьбы во время танцев невеста ни в коем случае не должна отрывать обе ноги от земли, иначе фейри могут воспользоваться этим для похищения.
Я наблюдаю, как Бланш и её партнёр заводными фигурками кружатся в тягучем золоте заходящего солнца… но вижу не их, а сцену из хрустального шара.
Гэбриэл явится. Не может не явиться. И я даже не знаю, что окажется страшнее: если он действительно захочет меня увести — или если не захочет.
Ведь после того, что я сделала, после того, как предпочла ему другого, после того, как с ним обошлась…
Странный удивлённый гомон вновь вырывает меня из задумчивого тумана.
Чёрная тень ложится на лицо прежде, чем я успеваю оглядеться, чтобы понять, что вызвало у гостей подобную реакцию.
— Я, Гэбриэл, сын Джаспера из рода Форбиден, — голос, звучащий прямо над моей головой, прекрасен и холоден, как зимний рассвет, — оспариваю твоё право, Томас, сын Дарнелла из рода Чейнз, на твою жену.
Всё же пришёл…
Я сижу застыв, глядя прямо перед собой. Взгляды всех гостей, которых я вижу, прикованы к тому, кто стоит рядом с моим стулом, — но я боюсь поднять глаза, боюсь так отчаянно, что мои сложенные на коленях ладони впиваются друг в друга. По ощущениям, почти до крови.
Вместо этого я обращаю взор на Тома.
Тот смотрит на хозяина Хепберн-парка. В лице ни кровинки, с губ не спешит срываться положенный ответ.
— Что такое, лорд Томас? Я получил приглашение. Сыграть роль соломенного принца имеет право любой из приглашённых гостей. И раз уж вы, опьянённый мыслями о грядущей свадьбе, запамятовали обзавестись символическим соперником, я решил оказать вам услугу, любезно возместив ваше досадное упущение, — слова Гэбриэла режут слух иронией куда успешнее, чем это удалось бы самому острому ножу. — Или вы не доверяете вашей прелестной супруге настолько, что боитесь отпустить её от себя даже на один танец?
Он прав. Если бы его не пригласили — это одно. Однако теперь ни Том, ни я не имеем права ему отказать.
Когда под финальные звуки вальса, который как раз заканчивает танцевать Бланш, Том всё же отвечает, его голос не выражает ровным счётом ничего.
— Пускай моя жена сама решит, кто ей милее, — движение губ моего мужа заторможенной неестественностью напоминает те, что бывают у тряпичных кукол, которых надевают на руку. — В знак моей безоговорочной веры в неё я, Томас, сын Дарнелла из рода Чейнз, дарю вам один танец.
Мне молча протягивают ладонь в чёрной перчатке, и я снова с болезненной отчётливостью понимаю, что мне не осталось иных дорог.
Я вкладываю в эту ладонь свою руку, оплетённую белым кружевом. Не поднимая глаз, встаю на ноги, позволяя повести себя к месту для танцев; Бланш, которую кавалер провожает к её законному месту, смотрит на нас совершенно круглыми глазами. И я не хочу даже думать, какие лица сейчас у родителей, Рэйчел или лорда Чейнза.
А в особенности — какое оно у Гэбриэла.
«Маленькая обманщица»…
— Как вам торжество, миссис Чейнз?
Последние слова, высказанные его устами, бьют больнее пощёчины, — но я с недоверчивым изумлением понимаю, что не слышу в интонации ни