что такой тихий, такой во всех отношениях положительный молодой человек, как вы, окажется замешанным в такое нехорошее дело, как убийство? А? Геннадий? Как же так? Вы такой добросовестный работник, вы не имеете никаких замечаний, вас можно просто вешать на доску почета, и вдруг… Ведь это не был несчастный случай, не правда ли? Полиция немножко ошиблась. Оперативники взяли за основу то, что никого не было рядом с несчастной девушкой в тот момент, когда она падала в люк, и решили, что это был несчастный случай. Конечно, откуда же могли знать наивные полицейские, что они имеют дело с таким выдающимся придумщиком, как Геннадий? Как они могли догадаться, что совсем необязательно толкать человека руками, чтобы он упал в люк? Все это можно устроить гораздо проще. Проще и безопаснее. Для себя безопаснее. А для чересчур импульсивной девушки – со стопроцентной гарантией летального исхода. Да, Геннадий? Смазать ее подошвы расплавленным парафином, а потом окликнуть ее погромче – и дело в шляпе. Кому же в голову придет осматривать подошвы, не правда ли, Геннадий? Да и этот окрик, разве он был предназначен для того, чтобы заставить Оксану задергаться и в конце концов потерять равновесие? Разве для этого вы кричали, Геннадий? Конечно, нет! Я знаю, что нет. И все знают, что нет. Подойдите сейчас к любому в театре и спросите: «Зачем кричал Геннадий?» – вам каждый ответит: «Чтобы предупредить об опасности». И вы достигли своей цели, Геннадий. И об опасности предупредили, и алиби себе обеспечили, и от неизвестно чем помешавшей вам девушки избавились. Вы просто молодец, Геннадий. Вы учли все. Все, кроме одной незначительной мелочи. То расследование, о котором вы от меня узнали, оно не планируется в каком-то отдаленном будущем. Нет, Геннадий, оно уже идет. Скажу вам даже больше – оно уже закончено. Преступник найден, Геннадий. Он вернулся на место преступления, чтобы забрать единственную улику, которая может свидетельствовать против него, улику, которую он сейчас держит в руках и на которой остались отпечатки его пальцев. Он вернулся, и это зафиксировала скрытая видеокамера, и теперь ему не отпереться. Что? Что такое, Геннадий? Зачем вы двигаете туда-сюда свою челюсть? Вы имеете что-то возразить, Геннадий? Неужели вы хотите это сделать? Что ж, я слушаю вас.
Да, признаю, давление было жестким. Может быть, даже слишком жестким. Думаю, бедному Геннадию нечасто доводилось испытывать в своей жизни такой прессинг. Но что мне было делать? У меня ничего на него не имелось, и единственным моим шансом было чистосердечное признание. Вот я и пыталась его получить доступными мне средствами.
В продолжение моего монолога на лице Геннадия сменилась целая гамма самых разнообразных выражений – от немого изумления до протестующего негодования. К концу моей речи он уже не в силах был сдерживать свои чувства и, обретя наконец дар речи, но все еще плохо собой владея из-за нахлынувших эмоций, закричал, срываясь на пронзительный детский дискант:
– Все было не так!
– А как? – не будучи на сей раз многословной, спросила я.
– Я… я не убивал… я… не хотел…
На Геннадия больно было смотреть. Губы у него дергались так, что он не мог нормально говорить, он тяжело дышал, и сердце в его груди колотилось так, что колыхалась рубашка.
Что ж, возможно, я немножко и пережала. Бывает.
В честь сегодняшней премьеры Наталья принесла к обеду бутылку сладенького домашнего вина. Мы немного выпили, но поскольку большинству из наших сотрудниц для того, чтобы в стельку напиться, достаточно было понюхать пробку, то почти все содержимое бутылки осталось на месте. Я подумала, что сейчас это содержимое придется как нельзя более кстати.
– Успокойтесь, Геннадий, – сказала я, доставая из шкафа бутылку. – Вот, выпейте немного.
Я налила полный стакан, и бедный Гена опорожнил его залпом.
– Вот и прекрасно. Надеюсь, вам полегчало. А теперь успокойтесь и расскажите все по порядку.
– Я не убивал, не убивал, – твердил Гена.
Час от часу не легче! Это что же, он теперь будет так вот повторять одно и то же как попугай? Нет уж, дорогие товарищи, такой расклад меня не устроит! Не для того я столько времени, иногда даже с риском для своей драгоценной жизни, занималась этим делом, чтобы теперь сидеть и это слушать.
Чтобы окончательно привести Гену в чувство и дать ему понять, что краткими возгласами он от меня не отделается, я раскрыла свой последний козырь.
– Должна сообщить вам еще кое-что, Геннадий. Клиент, заказавший мне это расследование, – очень серьезный человек. Он совсем не понимает шуток. И сам не склонен шутить. Поэтому, когда я представлю ему материалы расследования, уверяю вас, он отнесется к ним очень серьезно. И если он увидит, что эти материалы свидетельствуют не в вашу пользу, указания, которые он отдаст своим подчиненным, никто не примет за шутку. Нет, эти указания будут выполнены совершенно буквально и неукоснительно, потому что никто из его подчиненных не захочет оказаться на вашем месте. Я же со своей стороны могу сказать вам только одно: на данный момент материалы дела настолько красноречиво свидетельствуют против вас, что только самое искреннее и подробное изложение всех обстоятельств случившегося, возможно, поможет нам с вами найти среди всего прочего обстоятельства смягчающие. Я подчеркиваю –
Похоже, мое внушение подействовало, потому что губы Геннадия дергались уже не так сильно, и в глазах его начали появляться проблески
