24 часа

В действительности я, конечно же, сделала кое-что предосудительное, и я это осознаю, но это не имеет никакого отношения к Сиду. Это не его дело. Я чуть не поцеловала мужчину, с которым едва была знакома, своего бывшего клиента, чуть не поцеловала его, будучи под хмельком, на парковке возле паба. Его жена – бывшая или не бывшая (этот вопрос оставался невыясненным) – нас, возможно, видела, как видела нас одна из мамочек из нашей школы (пусть даже она мне вроде бы и подруга). Глупая, глупая Лори. С какой стати я должна оставаться безнаказанной?

Повернуться сейчас к Сиду спиной – это все равно что потрясти красной тряпкой перед быком. Я знала это, но предпочла об этом забыть: Сид ничего не воспринимал так болезненно, как проявление неуважения по отношению к нему, чего, по его мнению, он не заслуживал, и поэтому в таких случаях прямо- таки краснел от гнева. Однако он не заслуживал того, чтобы я его уважала, а потому я решила не притворяться.

– Уходи, Сид, – тихо сказала я, поворачивая ключ.

Сид попытался меня схватить как раз в тот момент, когда Эмили, услышав мой голос, открыла дверь. Она стояла в коридоре, освещенная сзади, будто сошедшая с картин прерафаэлитов[33], которых Сид так презирал. Ее длинные волосы были взлохмачены. Она прошипела «Не смей!» моему мужу, и тот остановился. «Хотя бы сейчас», – добавила Эмили.

– Все в порядке, Эм, – сказала я. – Иди в комнату.

Эмили замерла в нерешительности. Она стояла, закутавшись в одеяло, с растрепанными волосами и прищуренными глазами.

– Дай нам лишь одну минуту, – прошептала я, очень ласково подталкивая ее в глубину дома.

В конце концов она подчинилась, оставив дверь слегка приоткрытой. Я почувствовала, что Сид вознамерился зайти в дом, и тут же встала между ним и дверью.

– Знаешь, а я тебя больше не боюсь, – сказала я.

– Ты меня никогда не боялась, – вяло ответил он.

Но мы оба знали правду.

– Сид, все закончилось. – Я уверенно выдержала его взгляд. – Ты ушел. Так в чем теперь проблема?

– Я хотел убедиться в том, что с моей дочерью все в порядке.

– У нее все хорошо. Ты и в самом деле хотел в этом убедиться? Ты переживаешь по поводу благополучия Полли, когда где-то развлекаешься с Джоли, так, что ли? Когда ты прохлаждаешься с ней в Париже или когда катаешься на своем дурацком мотоцикле… – У меня уже начало перехватывать дыхание, но я продолжала: – Или на… на последней выставке, на которой вы красовались в хорошо сочетающихся друг с другом нарядах?

Выражение его лица стало таким ошеломленным, что я поняла: я угодила прямо в цель. И я говорила дальше:

– Когда ты находишься в своей новой мастерской, где там она у тебя, или заказываешь краски, или растягиваешь холсты…

– Я сейчас не работаю, – перебил меня он.

– Почему не работаешь?

– Не могу.

Я едва его услышала, потому что он, помрачнев, отвернулся.

– Что значит «не могу»? – не поняла я.

– Я не могу рисовать.

Сид всегда рисовал. Он рисовал, как какой-нибудь демон, рисовал как одержимый, – иногда всю ночь напролет. Ему не всегда нравилась его работа: он частенько ненавидел ее, но она была для него источником жизненной силы. Он прятался в ней от реалий жизни. Без своей работы он был никем и ничем. Насколько я знала, он сделал большую паузу только один раз: после того как брат позвонил ему и сказал, что их мать хочет с ним встретиться. Он тогда не прикасался к кисточкам до самой поездки в Париж, после которой начал создавать самые депрессивные и мрачные произведения в своей жизни – произведения, на которые я не могла даже и смотреть.

– Я не в состоянии работать. Я пытался. Но оно ушло.

– Что ушло?

– Оно. – Он пожал плечами. – Стремление.

– Почему?

– Потому что все, что я делаю сейчас, – это какое-то дерьмо.

Эмили снова открыла дверь.

– Вы что, пробудете на улице всю ночь? – спросила она. – Уже ведь холодно, и из дома через дверь выходит все тепло.

– Так закрой дверь, – резко сказал Сид.

– Дай-ка я над этим поразмыслю. – Она уставилась на него. – А что, если я не буду закрывать дверь? Не буду до тех пор, пока Лори не зайдет в дом.

Я двинулась прочь от Сида. Делать это становилось с каждым разом все легче и легче.

– Я тебе позвоню, – сказала я.