О влиянии Евангелия на роман Достоевского «Идиот»

140

Temkin. Р. 376.

141

Рукопись допускает как прочтение «1000 душ», так и прочтение «1000 дум». Слово «дум» прекрасно ложится в контекст записи. А другое прочтение заставляет соотнести этот черновой набросок с романом А. Ф. Писемского «Тысяча душ». Он печатался в «Отечественных записках» за 1858 г. (номера 1–6) и сразу вызвал критику Достоевского. 31 мая того же года, прочитав две части романа, Федор Михайлович писал брату из Семипалатинска: «Значит, Писемский получил за “1000 душ” 200 или 250 руб. с листа. Этак можно жить и работать, не торопясь. Но неужели ты считаешь роман Писемского прекрасным? Это только посредственность, и хотя золотая, но только все-таки посредственность. Есть ли хоть один новый характер, созданный, никогда не являвшийся? Всё это уже было и явилось давно у наших писателей-новаторов, особенно у Гоголя. Это всё старые темы на новый лад. Превосходная клейка по чужим образцам» (28₁, 312).

Произведение Писемского воспринималось писателем как пример традиционного реализма. Такой подход к действительности был неприемлем для Достоевского. Вскоре после окончания «Идиота», 26 февраля (10 марта) 1869 г., Федор Михайлович утверждал в письме к Н. Н. Страхову, уже упомянутом в первой главе работы: «У меня свой особенный взгляд на действительность (в искусстве), и то, что большинство называет почти фантастическим и исключительным, то для меня иногда составляет самую сущность действительного. Обыденность явлений и казенный взгляд на них, по-моему, не есть еще реализм, а даже напротив» (291, 19).

142

Ясновидящая эпилепсия (англ.). Temkin. Р. 367.

143

Бахтин. С. 325.

144

Гвардини называет эти страницы романа «таинственным эпизодом искушения и падения Мышкина». Исследователь считает, что князь не устоял перед искушением «в самой сердцевине своей миссии» и что вина его состояла в отсутствии бдительности и твердости: поддавшись желанию видеть Настасью Филипповну, Мышкин устремляется навстречу рогожинскому ножу.

Не понимая особенностей «священной болезни» князя, Гвардини полагает, что Достоевский тщательно завуалировал вину своего героя и сделал это из жалости к нему. Мышкин, думает Гвардини, подобно Христу, поставленному дьяволом «на крыло храма» (Мф 4: 5), искушается «бездной», идя навстречу своей гибели. Исследователь ставит вопрос: не с тем ли, чтобы вся честь могла быть воздана Богу, автор «Идиота» поместил искушение своего героя в неподходящее место романа и допустил случившееся с ним несчастье – покушение Рогожина? (Guardini. Р. 249–250.)

145

См. уже цитировавшееся в первой главе работы письмо Достоевского к С. А. Ивановой от 1 (13) января 1868 г. (28₂, 251).

146

См. подробнее: 9, 391.

147

Мережковский. С. 120; An Interpretation. Р. 65.

148

Откр 10: 6–7.

149

В свете изложенного мною представляется ошибочным мнение Зандера, что в Мышкине «поражает полное отсутствие связи с трансцендентным»: «Он постоянно говорит о Христе, Его заповедях, Его учении. <…> Но мы нигде (sic!) не находим ни малейшего намека на его мистическую жизнь, на его молитву, на его живую связь с Христом, на его личную обращенность к Богу».

Не могу согласиться и со следующим утверждением исследователя: «И даже на прямой вопрос Рогожина о том, верит ли он в Бога, князь не дает решительного ответа, но рассказывает два (sic!) анекдота (мы бы сказали две притчи), смысл которых заключается в том, что подлинная вера есть нечто совсем иное, чем то, что под ней разумеют как атеисты, так и верующие (sic!) люди» (Зандер. С. 128).

150

Ин 13: 34.

151

Мф 13: 44. Курсив мой. – М. К.

152

Мк 9: 35.

153