узнавал… Господи, тебе нравится Норвегия. Я и вообразить не мог… и теперь я одержим желанием прочесть твой секретный Инстаграм. От корки до корки. И еще ты спасла меня. Это ты спасла меня…
Вильям стер слезы с моего лица и сунул в руки стакан с джином.
– Пей. Будет не так больно. И иди спать. Теперь все прекратится. Теперь они не будут творить черт знает что. Я скажу, что все кончено…
Я взяла стакан и начала пить, задыхаясь от крепости алкоголя.
– Ты знал?
– О том, что они устроят потоп? Господи, нет…
– Обо всем! Обо всем, что они делают! Обо всем, что планируют! Обо всем, чего добиваются!
– Узнал недавно. После того как ты попала в больницу.
– И не сказал мне?
– Трудно говорить о сложных вещах, когда ты не позволяешь обсудить с тобой даже самые простые.
– Самые простые – это какие? – зло бросила я.
– Ну, например, – пожал плечами Вильям, – что мне сделать, чтобы ты снова поверила мне… Как облегчить твою боль… Захочешь ли ты поехать со мной в Норвегию… Познакомиться с моими родителями… Переехать ко мне, чтобы жить вместе…
Я уставилась на него в немом изумлении.
Боже, ты же знаешь, что я и так едва дышу, зачем же Ты снова втыкаешь эту стрелу в мое сердце, проворачиваешь, а потом ногой вбиваешь ее поглубже? Так глубоко, что острие выскакивает сзади, из-под лопатки.
– О да, это очень простые вещи, – хрипло вымолвила я, качая головой.
– Очень, – кивнул Вильям, касаясь моего подбородка.
– Ты вообще слышишь, что ты говоришь? – пробормотала я.
– Я пьян. Мне все можно.
– Я теперь тоже пьяна. Но это не значит, что можно потешаться над серьезными вещами как ни в чем не бывало! Я влюбилась в тебя, а ты… уничтожил меня.
– Иди ко мне, – сказал Вильям, забирая у меня пустой стакан и протягивая руку. И я замерла, глядя на нее, как на лестницу, ведущую из темного подземелья наверх – туда, где небо, свобода и ветер…
– Долорес, – позвал он (у меня всегда перехватывало дыхание, когда он называл мое полное имя). – Иди ко мне. Ты не устала сражаться со мной? Не устала от всех этих ран, выстрелов, крови, боли, пепла на языке? Тебе хочется отомстить за то, что я сделал с тобой? За то, что оставил тебя в трудную минуту? Смотри, я уже добит и распят. Моя война окончена. А тебе пора окончить свою. Тем более что это так просто… Господи, Долорес, это на самом деле так просто… – Вильям коснулся моей щеки, стирая мокрую дорожку, и добавил: – Хочешь, я помогу тебе? Хочешь? Просто кивни и я сделаю это… и об этом никто не узнает. Я никому не скажу, даже под пытками. Унесу в могилу…
Мои слова, которые я когда-то сказала, – этот лепет маленькой девочки, умоляющей о поцелуе, – из его уст звучали иначе. Завораживающе. Страшно. Волшебно. Наверное, так говорят демоны с теми, кто их слышит. Наверное, так затягивают людей под воду глубинные течения. Наверное, так шепчут свои заклинания самые сильные, верховные маги…
А заклинаниям верховных магов невозможно противостоять.
Я потянулась к нему, и он принял меня, голодно целуя. Я забралась ему на руки, сжав ладонями его лицо и скрестив ноги у него за спиной.
Бог наклонился и вдавил обратно в тело выпирающее из-под лопатки острие: «Теперь оно снова у тебя в сердце, девочка, – вот теперь порядок».
Этой ночью все было иначе. Все было не как в первый, а как в последний раз. Нами двигало не любопытство, а отчаяние. Мы прощались. Быстро и не тратя понапрасну ни секунды. Раздели друг друга быстрее, чем срывали бы горящую одежду.
Я не предполагала, что секс между двумя людьми может так отличаться от раза к разу. То быть нежным, как игра песка и утреннего прибоя, то неистовым, как девятибалльный шторм. То осторожным, словно под нашей кроватью – склад боеприпасов, то стремительным, как падение с высоты.
В прошлый раз он лишил меня девственности, а в этот раз заставил забыть, что она вообще у меня была. Вел за собой в такие заколдованные места, в которых я еще не бывала. Вот розовое небо, седьмое по счету; вот густые заросли тёрна, что обвивают меня и полосуют кожу красным; вот крик невидимой птицы (или мой собственный?); вот бархатные мотыльки, что набиваются в легкие и кружатся в животе; вот волшебник, вкладывающий мне в руку самый прекрасный на свете клинок…
Он хочет проверить, помню ли я, как с ним обращаться. Хочет узнать, буду ли я кричать, если он пронзит меня. А если буду кричать, то что вылетит из моего рта – звуки или ночные бабочки?
Боже, я не хочу уходить из этого заколдованного леса. Хочу сидеть на коленях и играть с опасным оружием. Хочу, чтоб мой рот опух от ядовитых ягод. Хочу собрать всех этих разноцветных саламандр, что бегают по моему телу, и, когда придет время уходить, забрать с собой. С ними мне будет не так тоскливо в темнице Стигмалиона…
