практики, продолжавшегося годами, ни клеветы и шантажа, ни «выдавливания» писателей Стругацких из страны. Поскольку о моей дружбе с А.Н. было, так сказать, широко известно, меня тогда то и дело спрашивали: правда ли, что А.Н. и Б.Н. уезжают? Уже уехали? А самые «осведомленные» называли даже адреса в Израиле или США. Не случайно ведь на состоявшемся в ту пору в Политехническом музее литературном вечере, посвященном фантастике и детективу, А.Н., получивший множество записок из зала (попадались и вопросы «щекотливые»), сказал во всеуслышание: «Я пользуюсь случаем. Ведь здесь собралось столько заинтересованных читателей наших с Борисом книг. И заявляю, что русские писатели Аркадий и Борис Стругацкие никогда никуда из своей страны не уедут!..» Зал разразился аплодисментами. А попытка опубликовать в «Комсомольской правде» фальшивку, под которой стояли подписи А.Н. и Б.Н., скопированные на ксероксе с издательского договора – это тоже из жизни «процветающих типичных советских писателей»? Или облыжные рецензии на книги Стругацких – симбиозы пасквиля с доносом?
Кем хотел быть
Аркадий Стругацкий
Опыт благосклонного анализа с отступлениями
Чтение как чистую усладу души отвергаю. Ценю вспыхивающий от него импульс к размышлению. Часто и запоминаю прочитанное в «блоке» с ассоциациями и поворотами мысли. Рассказы Мариана Ткачёва именно такое будоражащее чтение. Волею случая став когда-то их первым читателем, полагаю себя причастным к судьбе их; и думаю, вправе, друзья, предварить рассказы эти обращенным к вам доверительным словом.
Им не всегда везло с публикациями, хотя ходатаями были Андрей Макаенок, Константин Симонов. Доброхотствовал и аз грешный… Понятно, в годы, изящно именуемые ныне «застойными», сатирическая фантастика почиталась чуть ли не прерогативой авторов зарубежных, чтобы сразу было ясно: это – «про них». Но сегодня, когда на дворе у нас гласность и демократия, сатира вроде должна быть обласкана, как никогда; ибо – сошлюсь на авторитет самого Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина – главное ее (сатиры) предназначение: провожать «в царство теней все отжившее». Только вот прошлое наше, в котором столько было мучительно пережито, многими отринуто, осмеяно, не спешит удаляться в Аид – даже с провожатыми. Цепкий, мускулистый перевертыш, желает оно утвердиться на подмостках истории в роли Настоящего и домогается амплуа Будущего. Доморощенным «зодчим коммунизма» неймется преобразить восходящую спираль истории в замкнутый круг.
Как не пожалеть, что сатира наделена лишь властью обличительной, а не исполнительной! Тут я, убежденный демократ, голосую за объединение властей.
Мы философствуем, выводим индексы, рейтинги, спорим, как тесно должны быть увязаны политика с футурологией. Какая, позвольте спросить, политика? Та, под знаком которой влачим свое существование? Этой политике футурология, как и любая серьезная наука – прошу пардона за медицинский термин, – противопоказана. А показаны ей догмы, самоуправство, запреты. Логический (точнее – абсурдный!) вариант финала ее как раз изображен в рассказе Мариана Ткачёва «Всеобщий порыв смеха»: обнищавший народ на далекой планете Глюэна, готовящийся в очередной раз отказаться от «излишней» одежды и пищи, дабы – через Министерство Справедливых войн – утвердить идеалы тамошнего диктатора Великого Гордра во всей вселенной; жестокий, бездушный порядок, с тотальным доносительством и слежкой, даже всеобщие публичные обсуждения проводятся здесь тайно…
«Диктатор», «диктатура» – слова эти сегодня то и дело срываются (в туманно-благожелательном контексте) с языка иных наших политических витий. Но ведь история не раз уже выносила свой приговор. Сгинули фюрер, дуче и каудильо, наш Генералиссимус и, вспомним Александра Трифоновича Твардовского, «его китайский вариант». Однако, словно демоны из театральной машинерии, выскакивают в более или менее экзотических странах женерали-свободолюбцы (бывает и нижние чины), цивильные мужчины с университетскими дипломами, и сразу – в отцы нации, само собою, ради всеобщего блага, а иногда и социалистического рая. Кое-где диктатура становится семейным промыслом, наследственным институтом – даже в странах, величаемых народной демократией. Слава Всевышнему, человечество вроде стряхивает с себя реликтовый кошмар. Поредели ряды тиранов в Южной Америке, в Африке да и в Европе. Впервые объединилось против агрессии и насилия большинство мирового сообщества, нанеся тяжкий афронт «собеседнику Божьему» Саддаму Хусейну, любимцу наших чаятелей «железной руки». Однако же, усидев на вершине власти, он тотчас опять учинил народу кровопускание. И зазмеились слухи: отыскались-таки радетели, готовые помочь Хусейну и восстановить его военную машину. Точно так же – не без попечительства «добрых дядей» – все еще ратоборствует в многострадальной Камбодже вурдалак Пол Пот.
Диктатура особенно бесплодна в сфере духа. Вот и на далекой Глюэне – вернемся к предмету анализа – предержащим властям пришлось обратиться за интеллектуальным пособничеством к ненавистному им залетному землянину. Человек с Земли предложение отверг. Но верю, и на самой Земле, и в родном отечестве найдется все больше и больше людей, твердо говорящих «нет!» тирании под любой личиной.
Разумеется, я не склонен видеть в художественном произведении простую проекцию социальных коллизий, но первотолчок, особенно в сатире, часто исходит от них. Второй рассказ Мариана Ткачёва «На дистанции» – фантасмагория (где мне, фантасту, явственно видятся наши «цеховые» приемы). Здесь тоже как бы доведен до логического завершения конкретный аспект «реальной политики» – расстановка кадров, тех самых, которые – по Генералиссимусу – «решают все». Знаю, нет в Москве издательства «Красота», где происходит действие рассказа. И, наверно, ни в одной из столичных книжных фирм не директорствует более патентованный коновал. Но сколько за долгие годы литературной работы навиделся я профанов, ничтоже сумняшеся державших в длани бразды издательской колесницы! Подобно директору «Красоты» Хрустякову, взирали они на изящную словесность «сквозь призму коня». И так же, как в «Красоте», пели им аллилуйю иные «остепененные» искусствоведы. Но самое страшное даже не тягостный урон, наносимый коневодами книгоизданию. Я
