своего запутанного сознания и придумать какое-то разумное объяснение.
То есть… может, Хлоя просто нашла другую работу и не стала мне об этом говорить? Может, ей просто стыдно за то, что ее уволили, хотя «стыд» — это не совсем подходящее для нее слово. Может, ссора с Никки была чистым совпадением. Может, это даже не та Никки, которую я знаю, точнее, знал. Это ведь могла быть любая другая стройная и привлекательная дама с огненно-рыжими волосами по имени Никола Мартин. Ну да, конечно. Я хватаюсь за соломинку. Но все же это возможно.
Я несколько раз пытаюсь позвонить ей. Но в итоге так и не решаюсь. Пока нет. Сначала мне нужно позвонить кое-кому другому.
Я с грохотом закрываю ящик и иду наверх. Не в спальню, а в ту комнату, где хранится моя коллекция. Я оглядываю коробки, мысленно отметая неподходящие.
После того как Никки уехала, она прислала нам открытку со своим новым адресом. Я писал ей несколько раз, но она ни разу не ответила.
Я снимаю с верхней полки несколько коробок и начинаю искать. В первой — ничего, во второй тоже. Чувствуя некоторое смятение, я открываю третью.
Когда отец умер, я получил еще одну открытку. Там было всего два слова: «Мне жаль». И подпись — «Н.». И еще — телефонный номер. Я никогда по нему не звонил.
Мой взгляд останавливается на мятой открытке с пейзажем Борнмута. Я хватаю ее. Бинго. Достаю мобильный.
Гудки звучат и звучат. Наверное, этот номер уже недействителен. Она могла сменить его. Это вполне…
— Алло?
— Никки, это Эд.
— Эд?
— Эдди Адамс…
— Нет-нет, я узнала тебя, просто удивилась, вот и все. Прошло так много времени.
Это да. Но я до сих пор с легкостью могу определить, когда она лжет. Она не удивлена. Она обеспокоена.
— Я знаю.
— Как ты?
Хороший вопрос. Есть много вариантов ответа. Я выбираю самый простой.
— Бывало и лучше. Слушай, я понимаю, что все это очень неожиданно, но… мне нужно поговорить с тобой кое о чем.
— Мы ведь уже разговариваем.
— Лицом к лицу.
— Но о чем?
— О Хлое.
Пауза. Такая длинная, что мне начинает казаться: она просто повесила трубку.
А затем она говорит:
— Хорошо. Я заканчиваю работу в три.
Поезд в Борнмут приходит в три тридцать. Всю дорогу я делаю вид, что читаю, хотя на самом деле просто листаю страницы последней книги Харлана Кобена[25]. После того как поезд уползает прочь, я присоединяюсь к толпе людей, идущих к набережной. Перехожу дорогу и углубляюсь в Борнмут-Гарденс.
Несмотря на то, что Борнмут всего в двадцати милях от нас, я редко здесь бывал. Не очень-то я морской человек. Даже в детстве я очень боялся огромных накатывающихся волн, и меня жутко бесило то, как песок расползается между пальцами и засасывает ноги. Однажды я увидел, как люди зарывают в песок недоеденные сэндвичи. Меня это страшно возмутило. С тех пор моя нога не ступала на песчаный пляж — по крайней мере без шлепанцев или кроссовок.
Пусть сегодня не самый жаркий день, в Борнмут-Гарденс все равно довольно много людей. Они гуляют и играют в мини-гольф, который я просто обожал в детстве. Я выхожу на набережную и иду мимо пустыря, на месте которого раньше стоял гигантский кинотеатр IMAX, много лет не работавший и постепенно обветшавший, следую через аллею с аттракционами и наконец нахожу кафе, обращенные к морю. Я усаживаюсь в одном из них, баюкаю в руках теплый капучино и курю. Здесь занят только один столик. За ним сидит молодая пара: девушка с короткими обесцвеченными волосами и парень с дредами и пирсингом. На их фоне я выгляжу таким старым и таким благопристойным.
Достаю книгу, но все равно не могу сосредоточиться. Смотрю на часы. Почти половина пятого. Еще одна сигарета — третья за полчаса. Я тянусь к огоньку зажигалки, прикуриваю, поднимаю взгляд — Никки стоит прямо передо мной.
— Это просто отвратительно, — говорит она, кивая на сигарету, и выдвигает стул. — А еще найдется?
Я передаю ей пачку и зажигалку — какое счастье, что у меня не дрожат руки. Никки прикуривает, давая мне возможность как следует разглядеть ее. Она выглядит старше. Это точно. Время заштриховало морщинами ее лоб и уголки глаз. Рыжие волосы теперь прямые, в них проглядывают прядки
