художника-скульптора.

«В 1820 г.», – рассказывает Ф. Толстой в своих воспоминаниях, – «я жил летом в Царском Селе. Вскоре по желанию нашего ангела императрицы Елизаветы Алексеевны я имел счастье первый раз представиться ее величеству. Введенный Николаем Михайловичем Лонгиновым в кабинет Государыни, я был поражен как простотой ее туалета, так и обстановкой кабинета. На Елизавете Алексеевне было простенькое, безо всякого украшения платье обыкновенной летней материи, с накинутой на шею и плечи батистовой косынкой, заколотой обыкновенной булавкою». (Ср.: «…Нарядов и речей бесценная небрежность… Смиренная, одетая убого Но видом величавая Жена… Над школою надзор хранила строго…» – «В начале жизни»,1830.) «[…] Кабинет Елизаветы Алексеевны был без всяких украшений и роскоши, устроенный не для показа, а для настоящих занятий. В то лето я имел счастье довольно часто бывать у ея величества, так как ей было угодно знать обо всем, что я буду производить по художеству». Далее, осматривая коллекцию цветов, присланную Елизавете Алексеевне из Парижа, Ф. Толстой заметил Елизавете Алексеевне, что в цветах, писанных французским художником: «более желания блеснуть, нежели натуры». «На это Елизавета Алексеевна сказала мне: «Попробуйте нарисовать какой-нибудь цветок и покажите мне». Не рисовав никогда цветов, я однако же принял то предложение. На другой день рисунок был готов. Елизавета Алексеевна увидев его, очень хвалила, сказав, что в моем цветке более жизни, нежели в коллекции, присланной из Парижа. Впоследствии я сделал много рисунков в этом роде. Для Елизаветы Алексеевны, нарисовал и коллекцию бабочек». Вот почему, говоря о «Психее, которая задумалась над цветком» (символом которой является бабочка), поэт вспоминает «волшебную кисть» Толстого и стихотворение Жуковского «Мотылек и цветы»: «Он мнил, что вы с ним однородные Переселенцы с вышины Что вам, как и ему, свободные И крылья и душа даны…». Что же касается «Мотылька» Жуковского, то к нему необходимо сделать следующие примечания: по воспоминаниям А. Мадатовой, юная Елизавета Алексеевна на «играх Терпсихоры» в Царском Селе восхищала зрителей, «бегая с легкостью и грацией мотылька». (Русская старина. Т. XLIV, ноябрь 1884 г., с. 382.) Думается, что известная досада Пушкина в IV главе «Евгения Онегина»:

Как будто требовать нам можноОт мотыльков иль от лилейИ чувств… и страстей, —

являют «однородность» И с библиографическими реалиями «поэта действительности».

Но Пушкин пишет: «Конца я не люблю». Почему? – За стихом:

Но есть меж вами два избранные,Два ненадменные цветка:Один – есть цвет воспоминания,Сердечной думы – цвет другой. —

далее у Жуковского – мысли о смерти:

И милое воспоминаниеО том, чего уж в мире нет…О дума сердца – упованиеНа лучший неизменный свет.

В сказке Апулея Юпитер, узнав о злоключениях Психеи и пожалев жену Амура, дает ей чашу с амброзией: «Прими, Психея, и стань бессмертной», – предрекает Юпитер.

Вернемся к письму от 15 марта 1825 г., в котором Пушкин упоминает «Опыты в стихах и прозе» К. Батюшкова, и «Полтаву». На листах 64 об., 64, большая часть которых оборвана, среди сохраненных стихов есть один стих, ведущий к раскрытию подлинного исторического имени героини поэмы.

Узнал ли ты приют укромный,Где мирный ангел обитал? —

обращается Пушкин к Мазепе.

На полях «Опытов» Батюшкова, у строк «Перехода через Рейн» 1814 г.:

Где ангел мирный, светозарныйДля стран полуночи рожденИ провиденьем обреченЦарю, отчизне благодарной…

Пушкин пишет: «Темно. Дело идет о Елизавете Алексеевне».

Как известно, К. Батюшков, во время похода на Париж 1814 г., как и Александр I, проезжал мимо Карлсруэ и видел обитель «мирного ангела», родовой замок Людвига Баденского. Небезынтересным представляется и тот факт, что дорога в Карлсруэ, по свидетельству современников, «была обсажена величественными пирамидальными тополями», подобно тополям «Киевских высот» «Полтавы».

Мария, бедная Мария…Какой же властью непонятнойК душе свирепой и развратнойТы сильно так привлечена,Кому ты в жертву отдана…

Итак, «Полтава» посвящена бессмертному образу Елизаветы Алексеевны: «Во мне бессмертна память милой // Что без нее душа моя…» (1822 г.) Ср.: «Твой образ вечно мой» – вариант «Посвящения» (V, 324).

В заключение – о рисунках повешенных на страницах «Полтавы». Прежде всего обратим внимание на ту немаловажную деталь, что Пушкин, рисуя сначала общую картину казни – виселицу с пятью повешенными декабристами (л. 38 об.), далее разделяет их на группы – из троих, двух и одного. Тем самым последний является как бы шестым повешенным. А. Эфрос, Т. Цявловская, Н. Измайлов не приводят стихи, на полях которых расположены рисунки Пушкина. Рассматривая их вне текста, исследователи теряют нить, ведущую к раскрытию образного мышления поэта, а, следовательно, и замысла поэмы.

Рассмотрим рисунки.

Первый рисунок двух повешенных (л. 28 об.) соответствует стихам, повествующим о начале любви Марии и гетмана:

А между тем, с каким огнемПривету трубному внимала,Когда казачья рать скакалаЗа гетманскою булавой…

Как известно из истории, Павел I ввел обязательное присутствие царской семьи на учениях в Павловске (1796–1801) (Александр I оглох на одно ухо от последствий этих учений). Не представляют ли две фигуры повешенных – участников учений в Павловске и компании 1812–1814 гг. – Пестеля и Муравьева?

Выше трех повешенных на бревне (Рылеева, Бестужева, Каховского?) Пушкин рисует пленительный образ «задумчивой Мэри». Что общего находит Т.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату