Цявловская между одухотворенным воздушным обликом пушкинской модели и портретом Закревской, вальяжная поза которой и пышные формы «медной Венеры» так не соответствуют ни рисунку поэта, ни стихам возле него – биографии любви юного «козака» к Марии:
Фигура одного грузного повешенного в военном мундире (!)… и грузным «эфедроном», в котором А. Эфрос и Т. Цявловская видят Пушкина (!) («и я бы мог…»), расположена у следующих стихов:
Александр I в годы юности, как отмечают современники, был женоподобен. Фернгаген, описывая Александра, пишет: «[…]Если надеть на него женское платье – то он бы представлял тонкую женщину…» (Воспоминания, т. II, с. 188.) Ср. облик юного Онегина:
И Байронова «Сарданапала»:
Исходя из всех вышеприведенных сближений (как текстологических, так и графических) – грузный повешенный в военном мундире с согбенными плечами «под гнетом лет» (и угрызений совести) – есть шестой «якобинец», Александр I, ибо он тоже «цареубийца», и изображен он, действительно, как отметил Н. Измайлов, с головой, как бы отделенной от туловища, подобно трупу Павла I в ночь на 12 марта 1801 г. Но есть еще одно существенное отличие шестого повешенного от всех остальных: вместо лица Пушкин рисует – череп. Таким образом, среди всей истории – один – ее «загробный» участник.
Вспомним разговор Пушкина с Великим князем в Дневнике 1834 г. 22 декабря: «Все Романовы революционеры и уравнители» (подлинник приведенной формулировки по-французски). – «Спасибо: так ты и меня жалуешь в якобинцы», – отвечает поэту по-русски Михаил, брат Александра I.
«Не мне свирепствовать, ибо я сам заронил эти семена», – сказал Александр I Васильчикову, узнав о заговоре декабристов.
«Толчок для одного – удар молнии для всех».
Елизавета Алексеевна, как уже отмечалось в I главе, писала матери после кровавого переворота 12 марта 1801 г.: «Я проповедывала революцию как безумная. Я хотела одного: видеть несчастную Россию счастливой какой бы то ни было ценой».
«О
Такова философия истории в «Полтаве».
Итак, графический ряд рукописей Пушкина – неотъемлемый компонент, равновеликая часть творения, без которой полнота смыслового содержания не может быть постигнута[26].
Глава III
«Сон Татьяны»
Истина выше царей.
Пятая глава «Онегина» заключала в себе сон Татьяны, значение которого для судеб героев романа не выявлено до сего времени.
О тщетности постижения образов сна с помощью Сонника «главы халдейских мудрецов» предупреждал Пушкин:
а также рецензент пятой главы, приятель Пушкина, Борис Федоров, писавший в С.-Петербургском «Зрителе»: «…Автор называет его гадателем и толкователем снов. А Мартын Задека был швейцарский старик, который, умирая, оставил векам известное политическое пророчество и никогда не сочинял Сонника».
«Гадательные книги издаются у нас под фирмою Мартына Задека, почтенного человека, не писавшего никогда гадательных книг», – как замечает Б.М. Федоров», – подтверждает Пушкин комментарий рецензента в примечаниях к V главе.
Итак, Пушкин использовал имя Мартына Задека двояко: как «издателя» Российского Сонника и как автора политических пророчеств 1770 г. («Конца света» в 1969 г., «будущего величия Скандинавии и России» и т. п.), в числе которых было и «Завоевание Италии Францией» – то есть явления фигуры Наполеона.
Формула известного стихотворения «Зачем ты послан был»: «Вещали мудрецы, тревожились цари…» – в сопоставлении с «глава халдейских мудрецов» – позволяет предположить, что Пушкин взял одно, сбывшееся, пророчество – явление «мужа судеб».
