Сергеевич Пушкин, процитировавший в своей «Оде его сият. гр. Дм. Ив. Хвостову» («Султан ярится. Кровь Эллады…») первый стих оды «г. Петрова, знаменитого нашего лирика» «На войну с турками»: «Султан ярится! ада дщери, В нем фурии раздули гнев». Впрочем, свирепые «Адовы дщери» – общее место высокой поэзии XVIII века, мы находим их в «Дидоне» Я.Б. Княжнина и в оде А.Х. Востокова «Тленность». Хвостов, по всей вероятности, не мог их миновать. –
164
Много лет спустя эту эпиграмму напечатает в «Учебной книге российской словесности» Николай Греч, с указанием имени ее сочинителя – Дмитриева [Греч 1820: 262]. В издании 1844 года Греч назовет другого автора – И.А. Крылова [Греч 1844: 212]. А еще много лет спустя эту эпиграмму будет цитировать трогательный буффон Максимов (из «Братьев Карамазовых» Достоевского), которого высекли за образованность.
165
«Ami, vois-tu Boileau? – Quoi! ce masque, dis-tu? / C’est K… Eh! non pas! c’est Boileau, je te jure, / Mais il a pris du comte et l’air et la tournure / Pour ne pas etre reconn» (Revue encyclopedique. Tome XXXII. Paris, 1826. Р. 672).
166
Вот оно: «Я гулял по улице / И увидел курицу. / Говорю я курице: / “Ты чего на улице?” / Отвечает курица: / “Я того на улице, / Что другие курицы / Тоже все на улице”».
167
Дмитрий Иванович имеет в виду составленный учеными дамочками проект собственной академии, в которую не должны были допускаться чужаки: «Раз он не наш, ума в нем нет. / Мы ко всему всегда найдем предлог придраться, / Чтоб мы могли одни талантами считаться». Классик Хвостов, хотя и был членом множества литературных кружков и салонов, считал, что истинная академия вкуса должна быть только одна – императорская. Но и в той нельзя было спастись от зависти и интриг.
168
Позднее зоилы Хвостова назвали этот перевод «Буало наизнанку».
169
Труды Казанского общества любителей отечественной словесности. Казань, 1815. Т. 1. С. 78.
170
Как показала Наталья Мазур, мотив «наглой музы» Хвостова был заимствован Вяземским из хвостовского перевода Буало [Мазур: 157].
171
Опять!
172
Простите меня великодушно за очередную эксплуатацию знаменитой апофтегмы Е.А. Евтушенко из стихотворения, в котором поэт просит тени Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Блока, Пастернака, Есенина и Маяковского дать ему соответственно певучесть, желчный взгляд, мучительный подвиг, вещую туманность, смещенье дней, нежность и глыбастость. В шорт-листе его вдохновителей нет, к моему удивлению, словообильного графа Дмитрия Хвостова, но справедливости ради надо сказать, что Евтушенко посвятил своему предшественнику изящное эссе «Граф из Выползовой Слободки», где указал на «увековеченность» и «уникальность» стихотворца, чьи строки порою «прилипали, как банный лист, и не отлипали» [Евтушенко]. Ах, банные листы русской поэзии трех веков! Пожалуйста, пожалуйста, не отлипайте подольше…
173
«Сожаленье не поможет, / Все ж мне жаль, что граф Хвостов / Удержать в себе не может / Ни урины, ни стихов» [Орлов 1931: 172] (эпиграмма, приписывавшаяся современниками А.С. Пушкину).
174
То есть «Илья, пиши так, как читаешь лекции». Несомненная аллюзия на карамзинский принцип «писать, как говорят, и говорить, как пишут».
175
Своим обидчикам он отвечал редко и, как правило, в иносказательном роде. Вот, например, метящее в членов «Арзамаса» ироническое упоминание о слабых бойцовских качествах арзамасских гусей в путевых записках графа 1821 года, включавших сатирическое послание к Катерине Наумовне Пучковой: «Вообрази, где был воспитанник Парнаса: / Пешечком улицы обмерял Арзамаса; / Там общество гусей он видел у реки; / Но жаль, что не нашлось меж них бойца прямого! / Обыкновенные, как и везде, гуськи; / Такие именно, как в басенке Крылова. / Ну право, не смотря на множество похвал, / Я таковых гуськов и при Неве встречал» [Хвостов 1824: 51]. «И в прозе я повторю, – разъяснял недогадливым читателям Хвостов, – что стихи сии писаны по неудовольствию, что не случилось мне видеть настоящаго бойца между Арзамаских гусей, ибо приготовляют их не в то время, когда я проезжал Арзамас; а что касается до шутки Баснописца: “Такие именно, как в Басенке Крылова”, то я скажу с ним, не обижая Арзамаских гусей, что они годятся на жаркое: ибо
