Граф Сардинский: Дмитрий Хвостов и русская культура

тем известно, что Пушкин в Михайловском переплывал реку «в подражание» Байрону. Вообще сравнение Онегина с Байроном в этой строфе имеет сложный «миметический сюжет»: Байрон переплывал Геллеспонт в подражание овидиевскому Леандру, Пушкин переплывает Сороть в подражание Байрону, Онегин переплывает безымянную речку, подражая своему создателю. Очевидно, речь идет не столько о дистанцировании Пушкина от Байрона, сколько о романтической самоиронии русского поэта, «заземляющего» и одновременно поэтизирующего свое увлечение Байроном в этот период. О байронических реминисценциях в «Евгении Онегине» см.: Лотман, Набоков, Баевский.

344

В начале 1825 года Кюхельбекер опубликовал это стихотворение отдельным изданием с приложением портрета лорда Байрона.

345

Парафраз известной реплики шиллеровского Дона Карлоса (д. 2, явл. 2), повторившего, в свою очередь, слова Юлия Цезаря: «Двадцать три года! И ничего не сделано для бессмертия».

346

Элегию Пушкина передал издателям «Мнемозины» для публикации Вяземский. Он же переслал список стихотворения Полевому, включившему в «Прибавление» к статье о Байроне пушкинскую характеристику английского поэта.

347

Обратите внимание на показательный в этом отношении призыв Рылеева в письме к Пушкину от 12 мая 1825 года: «Пушкин, ты приобрел уже в России пальму первенства: один Державин только еще борется с тобою, но еще два, много три года усилий, и ты опередишь его: тебя ждет завидное поприще: ты можешь быть нашим Байроном, но ради бога, ради Христа, ради твоего любезного Магомета не подражай ему. Твое огромное дарование, твоя пылкая душа могут вознести тебя до Байрона, оставив Пушкиным» [курсив мой, как обычно. – И.В.].

348

Литературные листки. 1824. Август. Как известно, статья Кюхельбекера вызвала острую полемику в русских журналах (отклики А.Ф. Воейкова, П.Л. Яковлева, Ф.В. Булгарина, В.Ф. Ушакова).

349

В более поздней статье, посвященной творчеству Шихматова, Кюхельбекер полемически заявляет, что хорошим слог может быть, только «когда он будет ознаменован истинным вдохновением и по сему самому мощен, живописен, разителен» [Кюхельбекер 1989: 276].

350

Московский телеграф. 1825. Ч. 1. С. 37.

351

Добавлю, что в романтических тирадах Кюхельбекера Пушкин мог расслышать голос старика Хвостова, считавшего главными эстетическими критериями краткость, разнообразие, важность, звучность, силу, великолепие, быстроту и обилие.

352

В 1820 году граф Хвостов печатает стихи «На смерть Дюка де Берри», заколотого французским террористом Лувелем. В этой оде, как ехидничал Карамзин, смелый сочинитель «дерзнул сказать… что не должно резать людей» и теперь «ждет великодушно смерти от руки какого-нибудь Занда [то есть убийцы боровшегося с либеральной крамолой писателя Коцебу. – И.В.]» (Русский архив. 1884. Т. 22. Ч. 2. С. 381). Хвостова успокоил добрый Жуковский, заверивший его, что жизнь его находится в безопасности. Любопытно, что сразу за шуткой о хвостовской смелости в письме Карамзина говорится о «пиитическом страхе» А. Пушкина «от своих стихов на свободу и некоторых эпиграмм», за которые молодой поэт вынужден был оставить столицу (там же). Причиной высылки, как мы знаем, были не только его либеральные стихи, но и безрассудное поведение: показывал в театре портрет Лувеля с надписью «Урок царям». Это, кажется, первый случай «парного» использования имен Хвостова и Пушкина. А смелость, кстати говоря, у Хвостова была, но особого свойства. Так, например, он утверждал, что в своей оде на мир с Англией (1812) выразил «смелые идеи о ввозе к нам сукон, о патриотизме русских, levee en masse и портрете Наполеона» [Западов: 386].

353

Смотрите о подозрительной деятельности «красного» графа в Швейцарии письмо графа д’Оррера герцогине Виртембергской, опубликованное Семевским [Семевский: 375].

354

Ох уж эти пушкинские сближения. В 1829 году судьба столкнет Пушкина на грязной станции по дороге в Псков с младшим графом Хвостовым, чиновником министерства иностранных дел и камер-юнкером, как и его отец. Хвостов (славившийся, как мы помним, наследственной неряшливостью) читал книгу, «по стенам ползало множество тараканов, вдобавок в дверь влезла свинья». На сей счет Пушкин якобы сочинил эпиграмму, в которой, по воспоминаниям Н.А. Маркевича, были слова: «В гостиной свиньи, тараканы и камер-юнкер, граф Хвостов». Эти стихи последнему не понравились, и он вызвал Пушкина на дуэль. «Не помню, как их помирили», – заключал Маркевич [ПВС: I, 158]. А если бы не помирили? А если бы Хвостов убил Пушкина? Или