Пушкин Хвостова? Какое бы (и кому) надгробие написал тогда граф Дмитрий Иванович? Впрочем, скорее всего, вся эта история апокриф.
355
См.: [Штейнгель: 153–154].
356
В примечании к этому стиху говорится, что он представляет собой «[п]одражание его высокопр. действ. тайн. сов. Ив. Ив. Дмитриеву, знаменитому другу гр. Хвостова: К тебе я руки простирал / Уже из отческия кущи, / Взирая на суда бегущи» [II, 345].
357
Вот, в частности, у А. Десницкого (или кого-то в этом роде): «Вокруг толпятся Игры, Смехи, / Любовны сладкие Утехи, / Желанья жарки и Мечты…» или у Ю.А. Нелединского-Мелецкого: «Спутники твои – утехи, / Радости, игры и смехи – / Ввек останутся с тобой». Есть подобный список и в творчестве самого Пушкина: «Вот и музы и хариты / В гроб любимца увели; / Плющем, розами увиты, / Игры вслед за ним пошли…» («Гроб Анакреона») [I, 424].
358
Ода была вписана Пушкиным в тетрадь, в которую он также переписал вторую главу «Евгения Онегина» и батюшковские стихотворения «Подражание Ариосту» и «К NN».
359
Вот переложение этой басни Крыловым («Котел и Горшок»): «Что цел домой Котел с дороги воротился, / А от Горшка одни остались черепки. / Читатель, басни сей мысль самая простая: / Что равенство в любви и дружбе вещь святая» [Крылов: 160].
360
Сравните в письме Вяземского: «г<овно>… лучший и необходимый результат нашей жизни, эссенция всего нашего дня, вернейшая ртуть нашего телеснаго барометра».
361
Чудесная политическая аллюзия, до сих пор актуальная.
362
Аллюзия на грибоедовскую комедию?
363
К числу «байроновских» произведений Вяземского, написанных или начатых в это время, относятся также «Нарвский водопад» и отрывок «Волны». Сравните также в «Записных книжках» Вяземского этого времени: «Корабль – плывущий мир. – Стихия Байрона! о море!» [Вяземский 1963: 118].
364
«Если я мог бы дать тело и выход из груди своей тому, что наиболее во мне, если я мог бы извергнуть мысли свои на выражение и таким образом душу, сердце, ум, страсти, чувство слабое или мощное, всё, что я хотел бы некогда искать, и всё, что ищу, ношу, знаю, чувствую и выдыхаю, еще бросить в одно слово, и будь это одно слово перун, то я высказал бы его; но, как оно, теперь живу и умираю, не расслушанный, с мыслью совершенно безголосною, влагая ее как меч в ножны…» [Вяземский 1880: 423].
365
Впрочем, возможно, что оду Хвостову и примечания к ней Вяземский получил раньше. В письме к Пушкину от 4 августа из Ревеля Вяземский пишет: «У меня до сей поры твоих стихов только вторая часть Онегина, вторая часть Хвостова и еще две безделки. О других стихах слышу, но рука неимет. Недели через две буду в Питере и вырву их сам из когтей Львиных». См.: Пушкин [XIII, 200].
366
Тема «поэзии дерьма» обыгрывается в письме Пушкина к Вяземскому от 25 мая 1825 года, в котором поэт восхищается стихами скабрезного поэта С.А. Неелова, названного им когда-то «le chantre de la merde» [XIII, 184]. О скатологической поэзии Неелова почитайте [Панов: 250–261]. Заметим, что в первом номере «Телеграфа» было опубликовано сатирическое послание князя Вяземского Неелову «К приятелю» («Пусть бестолковый свет толкует…»), за которым следовала пушкинская «Телега жизни».
367
Последний стих – переделка известного стиха из «Светланы» Жуковского «Улыбнись, моя краса, на мою балладу». В переписке арзамасцев этот стих служил своего рода шуточным паролем – призывом развеять меланхолию. Вацуро замечает, что «некоторые места в этом письме не вполне понятны и не получили объяснения». По предположению исследователя, «Вяземский прислал Пушкину какие-то свои стихи о Хвостове, написанные им в дороге, и в этих стихах была та тема “поэтического навоза”, которая наметилась уже в его ревельском письме к жене – том самом, которое он так стремился показать Пушкину». Эти не дошедшие до нас стихи, полагает Вацуро, были пародийны и соотносились Вяземским с пушкинской одой; соответственно, «шестистишие, начинавшее письмо, было своего рода сопроводительным текстом» [Вацуро 2004: 753]. Возможно, так оно и было, но можно допустить и то, что под
