Невольное отколе чувствоТворенье манит к бытию?Отколе мне дано искуствоВесной жизнь обновлять мою? Когда зубчатый лед ломалаИ в Бельт с рамен Нева бросала,Я точно видел сорок раз.Почто сей подвиг каждогодныйВливает в мысли дух свободный,Хоть преселенья близок час? [VII, 64]Чудесные, между прочим, стихи. А вот он, расчувствовавшись после встречи со старым товарищем, поет свою «арию Гремина»:
От неба на земли уделыРазличных возрастов равны;Питая отрок дух веселый,Спешит на грозный пир войны;Старик излишних чужд желаний,Отринув путь страстей, сует,Спокойно к рубежу грядет;Он жив, он Царь воспоминаний,И чувством бывшаго богат,Обнять друзей старинных рад [VII, 125].Наконец, в стихотворении «Прощание поэта с землею» (подражание оде Горация «К Меценату»), вышедшем сперва в журнале «Северная Минерва», потом отдельной брошюрой, а потом, в расширенном виде, в последнем томе его сочинений, певец Кубры уже представляет себе картину собственной кончины:
Лучей златых в одежду облеченный,Куда, зачем отселе я парю?Мой здешний дом, мне прежде драгоценный,Где повстречал я поздних лет зарю,Мое теперь не восхищает око.Иль вознесясь от стран земных высоко,Забыл уже Темиру и Неву?Покойся век моя златая лира!..Как лебедь, я по воздуху плыву [VII, 21].Как Вы видите, коллега, граф в этом стихотворении вновь бросает вызов Державину, переложившему в 1804 году ту же горациевскую оду[126]. У Державина:
Необычайным я пареньемОт тленна мира отделюсь,С душой бессмертною и пеньем,Как лебедь, в воздух поднимусь.‹…› И се уж кожа, зрю, пернатаВкруг стан обтягивает мой;Пух на груди, спина крылата,Лебяжьей лоснюсь белизной.Лечу, парю – и под собоюМоря, леса, мир вижу весь;Как холм, он высится главою,Чтобы услышать Богу песнь [Державин: II, 315][127].Но смелый Хвостов, сочинитель оды «Бог», дерзает и здесь перепеть вечного своего соперника. В своем воображаемом полете Дмитрий Иванович переносится в далекое царство,
Где совершенств, величества престол,Где сковано злочестие, коварство,Где духа нет разврата и крамол,Где внемлет слух по областям эфирнымВ кругах светил подобно струнам лирнымНемолчный звук крутящихся планет [VII, 22].Он видит:
‹…› Кипит, звучит поток согласья вечный;Там пение безплотных неба сил,Спокойствие, при радости сердечной,Весенний день там не имеет крил.Там жизни дух, сияние всечасно,Предвечных тайн изображенье ясно;Летает мысль, торопятся сердцаК источнику, блаженств святых в дорогу,Стекаются дары природы к Богу,Там славит тварь безсмертного Творца [там же].Это, конечно же, отголоски уже известной нам оды «Бог», написанной Хвостовым в полемике с Державиным в 1799 году и многократно переделанной нашим трудолюбивым сочинителем в поисках совершенства.
Но как же отличается от державинского полет Хвостова! Там, где горделивый Гаврила Романович поет о своих заслугах перед Россами, Дмитрий Иванович описывает приветливую красоту оставляемого им мира:
Мой дух, стремясь в безвестные пределы,Едва скользит на горы, луг и селы,Поклонник здесь юдольной красоты,Я воспевал величество природы,Зеленый сад, лиющиеся водыИ свежие, душистые цветы [VII, 23].Улетая лебедем в безвестные пределы, он в последний раз прощается с Темирою[128], друзьями, «священной Россией», великими «соземцами» (героями, учеными, докторами, филантропами) и со своей сопутницей-лирой:
Ты просьб моих не отвергала дани;Постигнув силу чувств, воспела брани,Заветный ковш, и Волгу, и Кубру,И опыта в посланиях игру;До старости и в лета страсти бурны,Твои несли мне услажденья струны;Узнай при смерти лира вновьТы бескорыстную к себе любовь [VII, 24].Наконец, он прощается с поэтами – чадами мудрости и вдохновения, представляющими разные века и страны (Гаврила Романович ни с кем делить своего полета не желает: один Державин) [129]. У Хвостова:
Различья стран не знаю, не ищу:Собор Римлян, и Флакки, и Мароны,Софоклы, Пиндары, Анакреоны,Шекспиры, Шиллеры, и Гете, и Бейроны,И Ломоносовы, и тонкий Боало,Который шучивал остро и зло,Обыскря всю идеями вселенну,Внемлите песнь, восторгами внушенну,Услышьте чувств избыток вновь,И благодарность и любовь! [там же]Последние слова (рефрен всего стихотворения) представляют собой эссенцию нравственной и поэтической философии Хвостова – это его завещание миру. В самом деле, стихотворное «Прощание поэта с землею» мыслилось автором как его лебединая песня или, как он выразился в письме к П.А. Плетневу, недавно опубликованном А.Ю. Балакиным, «духовная состаревшегося певца» и его «отголосок при смерти» [Балакин 2015: 82][130].
В 7-м томе своих сочинений, выпущенном, по его словам, «единственно с тем, что Автор не желает утаить от современников ни одного из произведений своих и также понятий, чувств и обстоятельств, которые внушали ему стихи во время долговременной жизни», Хвостов дополняет свое «Прощание» еще двумя «куплетами» – обращением к Кубре, на берегу которой «костьми, земных сует с отрядом» он, согласно данному обету, ляжет рядом со своими
