Кэрол показалось, что она вроде бы узнает его, и это странным образом ее приободрило, однако она никак не могла вспомнить, где видела этого человека раньше, а спрашивать не решалась, боясь, что подобный вопрос может показаться глупым.
Он снова прижал маску к лицу, сделал еще один свистящий вдох, накинул резиновый шланг на ручку каталки с капельницей и повез ее мимо Кэрол к входной двери. А потом, уже стоя на коврике перед дверью, протянул ей руку и сказал:
– Идем.
Кэрол занервничала – идти куда-то с этим человеком ей не хотелось, но и мысль о том, что она останется здесь в полном одиночестве, была невыносимой. Она взяла старика за руку, он открыл дверь, и она увидела… нет, не дома на Уоттс-роуд, а высокую траву и листву деревьев, в которой играл ветерок. Старик снова поднес к лицу кислородную маску, сделал вдох и перетащил капельницу через порог. Они вместе вышли под льющийся сверху холодный ясный зимний свет, и он медленно повел Кэрол по гаревой дорожке, ведущей в небольшую рощицу. Было заметно, что старик очень слаб, но тратит немало усилий, чтобы она его слабости не заметила. Она придвинулась к нему поближе, чтобы хоть отчасти служить ему опорой, но очень старалась, чтобы это не стало для него так уж очевидно. Он сделал девять шагов и остановился, чтобы подышать через маску; затем еще восемь шагов – и снова остановка.
Теперь они со всех сторон были окружены деревьями; на земле плясали пятнышки солнечного света, точно стая рыбок вокруг рифа. А еще, подумала Кэрол, так дрожит отражение солнечного света на дне моря, когда смотришь на него в иллюминатор подлодки. Вокруг росли в основном березы, и на многих береста кое-где отстала от ствола, точно обои в старом заброшенном доме, и под ее завитками виднелась кремовая плоть дерева. Кэрол вдруг пронзила мысль: а что с ним будет, когда запас кислорода иссякнет? Ведь этот желтый баллон явно очень старый, краска на нем совсем облупилась, и его поверхность стала похожа на карту некоего воображаемого побережья.
Они вышли на большую поляну, размеры которой, впрочем, определить было трудно, потому что она была почти полностью завалена бревнами, ветками и веточками; все это местами напоминало живую изгородь, перед зимой приведенную в порядок, а местами было навалено кое-как, горой. Странное сооружение довольно круто уходило ввысь, но бока его не были ровными, и невозможно было бы сказать, пятьдесят или сто пятьдесят футов от земли до его вершины.
Старик, крепко держа Кэрол за руку, снова осторожно двинулся вперед, и они вошли в узкий проход, ведущий в глубь странной горы топлива, – более всего туннель походил на те, что ведут в усыпальницы, расположенные в недрах египетских пирамид. Теперь Кэрол поняла, что этот человек – ее отец. Правда, ей казалось, что ему вроде бы
Ее глаза постепенно привыкли к слабому освещению, и она уже различала монументальный орнамент в нагромождении бревен и ветвей, которые их окружали. Тут и там сквозь полумрак, казавшийся коричневым от обилия древесной коры, пробивались стрелы солнечного света. Под ногами хрустели мелкие веточки; плохо смазанные колеса отцовой капельницы пронзительно скрипели; в воздухе пахло пылью и лисьим логовом.
Они добрались до главного зала, над которым вздымался грубый полукупол, созданный из переплетенных ветвей. Он был не слишком высокий – всего футов восемь или девять; вес всей конструкции покоился на стоявшей в центре колонне, толстой, прямой и крепкой, как телеграфный столб.
– Кэрол?..
Это был уже совсем другой голос, и звучал он глухо, как бы издалека, снаружи. И это, пожалуй, был голос женщины. Только сейчас до Кэрол дошло, что вовсе не отец окликал ее по имени, когда она проснулась. Может, зря она за ним последовала? А он, достав из кармана маленькую желтую жестянку, открутил на ней крышку и зачем-то вылил содержимое себе на пижаму. Запах был сильный и вполне знакомый, и все-таки Кэрол не сумела его определить, а света было маловато, так что прочесть надпись на этикетке ей не удалось.
– Кэрол!.. – Теперь новый голос звучал куда более настойчиво.
Ее отец снова сунул жестянку в карман, а из другого кармана вытащил что-то еще. И лишь когда он щелкнул кремнем, Кэрол поняла, что это было. Пламя мгновенно вспыхнуло между его рукой и пижамной курткой, быстро охватило его торс, затем лицо и вцепилось длинными фиолетовыми пальцами в волосы.
– Кэрол?.. Ради бога!..
Она резко обернулась, пытаясь увидеть вход в коридор, по которому они только что сюда пришли. Она надеялась, что легко отыщет его теперь, когда сплетенный из ветвей купол освещен ярким мерцающим светом, но никакого выхода так и не обнаружила. Неужели там все уже обвалилось и выхода нет? Но как же она в таком случае ничего не услышала и не почувствовала?
Если бы она была кошкой, или собакой, или кроликом, то, наверное, сумела бы выбраться, но пролезть между переплетенными ветвями, из которых была создана эта загадочная пирамида, для такого большого существа, как человек, было немыслимо. Кэрол ухватилась за какой-то длинный шест там, где, как ей показалось, ветви переплелись не так тесно, потянула его на себя, но сразу почувствовала, как вся структура у нее над головой пришла в движение. Тогда она попыталась сделать то же самое в противоположном конце «усыпальницы», но с тем же результатом, и снова повернулась к отцу. Все его лицо было охвачено огнем, плоть шипела, точно мясо на решетке, губы сгорели, зубы сами собой щелкали от нестерпимого жара. Ветви у него над головой тоже пылали, и языки пламени разбегались по ним, точно веселые возбужденные ребятишки, вверх, вниз, в разные стороны, во все открытые доступу воздуха
