Мне не приходило в голову, что, возможно, есть и другие женщины, у которых исполнение супружеского долга вызывает такое же омерзение, как и у меня. Мне даже не приходило в голову, что и другие женщины могут с такой же фанатичностью, как и я, скрывать свои недостатки, – ведь никто не выставляет напоказ свою несостоятельность. Считая, что одна такая, я просто как могла несла свой крест, а это было нелегко, в особенности во время самых жестоких ссор с Патриком. Все, даже Маргарет, считали Патрика неизменно добрым и мягким, но в его характере была и темная сторона, особенно очевидная, когда он напивался, а в таких случаях он становился как бешеный и очень несдержанный на язык.
– Сара, ты такая чертова лицемерка! – бросил он мне как-то раз. – Ты заманиваешь мужчину, а когда тот воспламеняется, становишься куском льда. Есть очень вульгарное слово для описания таких женщин, как ты, но, зная твой ужас перед вульгарным языком, я его попридержу, пока ты не попытаешься соблазнить меня поцелуями, а когда задеру твою юбку, впадешь в истерику. Я тебя хорошо знаю, а потому ждать мне недолго.
– И я тебя хорошо знаю, – ответила я, – и знаю твое нежелание задирать мою юбку, а потому нам наверняка придется ждать вечность.
Эта перебранка привела к такому жуткому скандалу, что он все же назвал меня тем словом, что было у него на уме, а вдобавок еще и несколькими другими. Когда Патрик впадал в ярость, то становился очень грубым, и хотя я понимала, что проявляю слабость, пасуя перед вульгарным языком, но поделать с собой ничего не могла. А от разговоров о Супружеском Действе мне становилось нехорошо физически.
После подобных сцен я обычно находила предлог, чтобы несколько дней спать отдельно, но это не решало наших проблем. Меня обижало быстрое согласие Патрика с этим моим предложением, а потом я чувствовала себя униженной от необходимости напоминать ему, что мы оба хотим детей. И впадала в ужас, когда в отчаянии безысходности пыталась его соблазнить. Отчаяние переполняло меня не только потому, что я хотела ребенка, я хотела и самого Патрика – стремилась покончить с одиночеством, в которое погружалась, когда он поворачивался ко мне спиной. Со временем мне становилось все труднее решать, что для меня хуже – жить с Супружеским Действом или без него, я даже начала подумывать, наберусь ли я смелости, чтобы оставить Патрика.
Но это было бы безумием. Женщина, которая уходит от мужа, теряет место в обществе, лишается будущего. Она уничтожена; и хотя я знала, что могу выносить тяжесть несчастливого брака, не выставляя этого напоказ, но и подумать не могла о том, что это станет известно всему миру. Что угодно, думала я, что угодно, только не это.
И поэтому старалась занимать себя, чтобы не думать о моих бедах. В Лондоне это не составляло труда, там хватало знакомых, но за городом… Одна только мысль о жизни в сельской местности наполняла меня ужасом.
«Твоя беда в том, что у тебя нет никаких интересов, – твердил мне Патрик. – На самом деле ты вообще ни черта не умеешь, только тратить деньги, хорошо выглядеть и флиртовать за пальмами в кадках».
Он часто доводил меня до слез, но я старалась не плакать при нем. Я плакала, оставшись одна, а особенно плакала, когда он говорил, что я ничего не умею, – я-то понимала, что это правда. У Патрика было куда как больше художественных способностей, чем у меня, и я всегда сторонилась рисования, а на рояле хотя и играла, но плоховато. Немного читала, немного вышивала, немного того, немного сего, но Патрик ясно дал мне понять, что мои достижения более чем средние.
Однако я не сомневалась: у меня есть какой-то дар, вот только нужно открыть его. Я много размышляла об этом и постепенно, по мере того как один бесплодный год сменял другой, стала понимать: я хочу ребенка не только потому, что от женщины ждут рождения детей, а потому, что была уверена – у меня талант материнства. Я начала постоянно молиться о ребенке. Прежде я не отличалась религиозностью, слишком была занята собой, а потому Бога почти не замечала, но затем вдруг стала очень религиозной, и каким-то чудом мои молитвы были услышаны, когда родился Нед.
Стоило мне взять его на руки, как я поняла, в чем мой талант. Не просто материнство, но любовь. Я смотрела на моего сына и любила его с такой же страстью, с какой любила отца, мать и брата. После этого у меня долго вертелась в голове мысль: встреть я мужчину, которого полюбила бы с той же страстью, как могла бы любить мужа, то мой избранник не мог бы не полюбить меня в ответ хотя бы чуточку.
После того как родился Нед, мы с Патриком дали друг другу всевозможные клятвы и обещания, которые должны были ознаменовать новый этап нашего брака. Этому предшествовали признания – мы повинились в прошлых ошибках, выразили наши сожаления. Я уверена, ни одна супружеская пара не была так исполнена решимости измениться, как мы.
– Сара, я тебя очень люблю, – сказал Патрик, – и начну жизнь с новой страницы, клянусь тебе.
Меня тронули его слова, и я пообещала ему то же самое, и, решив жить в гармонии, мы открыли новую страницу.
Мне потребовалось несколько месяцев, чтобы восстановиться после рождения Неда, но никто из нас не возражал против этого предлога спать раздельно. Но в конце концов предлог избегать друг друга по ночам исчез, и, как только Супружеское Действо снова подняло свою уродливую голову, я поняла, что никакие благие намерения в мире не могут излечить неизлечимое.
Но я ничего не сказала. Делала вид, что изменилась, хотя это притворство и давалось мне тяжело, к тому же я повзрослела и поумнела. В прошлом я слишком много жаловалась, и вот это по меньшей мере я могла изменить. Еще часто ходила мрачная, в дурном настроении, полная противоположность скромной, покорной жене, но это тоже могла изменить. Я так хотела исполнить свои обещания, а поскольку он держал свои, то чувствовала себя обязанной вдвойне, чтобы не разочаровать нас обоих.
Патрик взял в привычку реализовывать свое супружеское право на интимность раз в неделю, в пятницу. Людям это может показаться смешным, но для нас было проще жить по такому заведенному порядку, потому что в этом случае мы знали, на каком мы свете. Мы знали, что остальные шесть дней в
