– Заткни рот! У тебя была возможность высказаться, и настанет день, очень скоро, клянусь Господом, ты мне за это заплатишь.
Времени кричать не было. Он ушел, почти не закончив говорить, дверь захлопнулась за ним с такой силой, что все украшения в алькове затряслись, занавеси вздрогнули в порыве воздуха, пронесшемся по комнате.
Я долго сидела, потом встала, нашла нож для резки бумаги и сунула его себе под нижнюю юбку, так чтобы рукоять осталась выше чулка. После этого я почувствовала себя в большей безопасности, хотя и не могу объяснить почему, – мне бы никогда не хватило мужества воспользоваться им. Даже для самозащиты. Я хотела написать Чарльзу, но знала, что не должна этого делать. Я слишком слаба характером, чтобы просить о помощи, а если еще Макгоуан перехватит письмо… Нет, это совершенно не годится. Я допустила ошибку, и вот наступил кризис, и его нужно просто пережить. Макгоуан и прежде не раз мне угрожал, но никогда не воплощал угрозы в жизнь, и у него не было оснований делать это, пока я имела вполне запуганный вид. И тем вечером перед ужином я принесла извинения Патрику в присутствии Макгоуана. Потом для вящей безопасности извинилась и перед Макгоуаном, а Патрик смущенно сказал, что больше не хочет об этом говорить.
Следующие две недели я запирала дверь моей спальни и даже баррикадировалась – ставила сундук у двери, но никто меня не тронул. Постепенно страхи сошли на нет. Я перестала носить нож в чулке, а на следующий день, когда Патрик сказал мне, что будет ночевать в Клонах-корте, я решила, что нет нужды запирать дверь в мою спальню.
Это была моя ошибка. Они вернулись. Уже за полночь. А я в это время впервые за две недели спокойно уснула. Они пришли в мою комнату вдвоем, и, когда Макгоуан запер дверь, выхода для меня не осталось.
Поначалу я думала, что Макгоуан собирается только держать меня, пока Патрик будет насиловать. Я предположила, одного присутствия Хью будет достаточно, чтобы возбудить Патрика и унизить меня.
Я оказалась очень наивна.
Они зажгли лампу… вернее, Патрик зажег, потому что Макгоуан придавливал меня к кровати, пока я пыталась вывернуться и кричала. Муж был пьян. Не настолько, чтобы не держаться на ногах, но достаточно, чтобы разглагольствовать громким голосом. Поначалу я не слышала, что он говорит, но потом, видимо, перестала кричать и разобрала его слова о какой-то демонстрации. Я не понимала, о чем он, а когда попыталась спросить, не смогла выдавить ни слова.
И тогда Макгоуан сказал, что я должна перестать думать о Патрике как о своем муже и понять, что Патрик безраздельно принадлежит ему. А поскольку я явно решила не признавать этого, у них не осталось выбора, как заставить меня принять эту истину.
– А истина состоит в том, что сейчас мы покажем тебе единственный способ, каким я могу быть с тобой в постели, – сообщил Патрик. – Единственный.
И в следующий момент уже он прижимал меня к кровати, а Макгоуан за его спиной доставал что-то из-за пояса.
Это был хлыст. С декоративной серебряной рукояткой, сверкавшей в свете лампы.
Я все еще не понимала.
Макгоуан стянул с Патрика одежду, сверкала рукоятка хлыста. Зажмурив глаза, я попыталась снова закричать, но мокрый рот Патрика накрыл мой, в нос ударило его зловонное дыхание. Я ощутила рвотный позыв – настолько силен был запах, но даже рыгнуть не могла. Я могла только слышать хлыст. Можно было закрыть глаза, чтобы ничего не видеть, но куда деть слух? Кроме того, хотя удары и не достигали меня, я ощущала каждый из них по экстатической дрожи Патрика.
Он чрезвычайно возбудился. Тело его замирало на прерывистом вдохе, а его грубые, расхлябанные движения доставляли мне мучительную боль. Никогда прежде это не было таким болезненным. Я чуть сознание не потеряла от боли и, наверное, потеряла бы, если бы вдруг не поняла, что звук хлыста прекратился.
Мой страх усилился, когда Патрик оглянулся через плечо, и выражение его лица так ужаснуло меня, что я совсем перестала управлять собой. Я принялась биться, истерика придала мне силы настолько, что я даже сумела освободить одну руку, а в следующее мгновение лампа упала на пол. Порыв холодного воздуха погасил пламя, стекло разбилось, и на несколько минут в темноте воцарился полный хаос.
Макгоуан принялся проклинать меня. Патрик отвлекся, и его возбуждение прошло, я с дрожью почувствовала, как он обмяк. Кровать заскрипела, когда я снова стала сопротивляться, но, хотя Патрик к этому моменту и вышел из меня, его тело свинцом приковывало меня к кровати.
Макгоуан чиркнул спичкой.
Я посмотрела в его глаза за пламенем.
Это я запомню навсегда. Это я унесу с собой в могилу. То, что случилось потом, помню смутно, время милосердно смягчило воспоминания, но даже сегодня я слышу чирканье спички и вижу, как Макгоуан немигающе смотрит на меня над огоньком пламени.
На одно мгновение я увидела себя его глазами – соперницу, постоянную угрозу, единственного человека, который потенциально может отобрать у него Патрика. Я поняла, что мое желание родить ребенка он счел уловкой, ухищрением, чтобы разделить его и Патрика, моей попыткой вернуть мужа. И наконец увидела, что, прервав действо, в котором он намеревался получить наслаждение от своего любовника, я довела его до крайней степени исступления.
Он не сказал ни слова.
