У Уинстона на этот вопрос был ответ.
– Еврейчик, ты совсем не знаешь, когда стоит смолчать? – Терпение Фарика окончательно иссякло. – Или, еще лучше, уйти.
Борзый открыл очередную бутылку пива.
– Хороших фильмов не бывает. Как минимум с тех пор, как билеты подорожали до семи долларов.
– Господи, сейчас этот ниггер начнет говорить про «картины». – Фарик выговорил слово «картины» с придыханием, как произносят его синефилы с общественного ТВ. Затем вернулся к изучению поддельных банкнот с помощью лупы. Время от времени он нарезал кусочки синей и красной нити, разбрасывал их в беспорядке по банкноте и прыскал полиуретановым спреем. – «Картины».
Во время очередного забега Иоланда перехватила Джорди и принюхалась к памперсу.
Спенсер заметил искру в глазах Уинстона, его насмешливую улыбку – тонкую трещинку в горном хребте, который их разделял.
– В каком смысле? – спросил он.
– Зачем большинство людей ходят в кино? Ради развлечения, правильно? Может, еще научиться чему-то. Но большинство придурков хотят угадать, кто этот сраный киллер. И всегда это один и тот же человек.
– Кто?
– Конечно, ублюдок, которого ты меньше всех подозреваешь.
– А вы зачем идете? Зачем тратить деньги?
– Даже не знаю. Когда я был ребенком, ходил смотреть на сиськи кинозвезд. Сейчас фильмы настолько плохие, что они лишают даже этого простого удовольствия.
– Как это?
– Ну, сидишь ты, в одной руке попкорн, в другой газировка. Ждешь, ждешь, смотришь на часы и думаешь: «Сорок пять минут прошло, и эта сука не показывает сиськи! Дерьмо киношка». А если она покажет сиськи
– Так выходит, любой фильм плохой, если в главной роли там женщина?
– Кроме «Никиты». Ну, некоторые старые с Натали Вуд тоже ничего. Эта телка была крутой.
– А если главный герой мужчина?
– Если мужчина, особенно если белый мужчина, а обычно так и есть, даже если формально главный – ниггер, тогда фильм должен быть о добре и зле. А белые совсем не те люди, чтобы могут учить меня, что хорошо, а что плохо. И тем более брать с меня за это деньги.
– Но зачем вы тогда идете в кино?
– Думаю, ради разочарования. Я привык разочаровываться и знаю, что в кинотеатре меня в этом смысле не подведут.
Спенсер потянулся за неоткупоренным пивом. Уинстон не возражал.
– Уинстон, можно я спрошу еще кое-что?
– Валяйте.
– Почему вы позвонили в «Старшие братья»?
– Наверное, знал, что буду разочарован.
– Может, подсознательно так и было, но позвонили вы не по этой причине.
– Да. Видимо, на самом деле я позвонил потому, что мне нужен кто-то, кто все объяснит. Я ничего не понимаю про жизнь, про себя – ничего.
– Чтобы кто-нибудь сказал за кадром «А тем временем на ранчо…»
– Да.
– Знаете, когда в Японии показывали немое кино, владельцы кинотеатров нанимали человека, который стоял рядом с экраном и объяснял происходящее.
– Что, правда? А у них не было этих… карточек?
– Титры. Думаю, были, но, знаете, иногда этого недостаточно.
– Точно. Когда я хожу на эти, немые, киношки – Чарли Чаплин, вот это вот все, – я вроде пытаюсь читать по губам. Понять, что там происходит на самом деле. У них эти чуваки тоже читали по губам или вроде того?
– Такого специального человека звали «бенси». Показывали, к примеру, «Броненосец «Потемкин», и он вещал: «Обратите внимание, как просто и одновременно мастерски Эйзенштейн вводит в эту сцену контрапунктные образы. Прямоугольники матросов и офицеров, стоящих на квартердеке, рассечены орудиями броненосца – если угодно, орудиями государства».
– Да, видел я это. «Все из-за ложки борща». Детская коляска катится по лестнице. Хороший фильм, еба. Бенси. Умно.
Уинстон тянул время. Ему нравился разговор. Впервые перед ним сидел собеседник, который не только видел «Броненосец «Потемкин», но и готов был в деталях его обсуждать. Но это не причина, чтобы впускать дредоволосого янки в свою жизнь. Уинстон спросил Спенсера, откуда он столько знает про кино.
