флаг. Листовки летели вниз, как конфетти. Плохо было, что мужчины из ее группы щупали леса под платьем статуи Свободы и спрашивали друг друга:
– Ты когда-нибудь бывал внутри женщины? Не,
Правильно было, когда Нолан Лакоста поднялся по лестнице к месту, где у Свободы предполагалась вульва, вставил член в проржавевшее отверстие и кричал:
– Смотрите, ребята, я трахаю Америку!
Неправильно было, что ее муж, смущенный публичностью, на следующий день ушел от нее, чтобы растить детей в Филадельфии, удовлетворив их любопытство рассказом, что их мать погибла при взрыве, когда собирала самодельную бомбу.
Инес показала за реку:
– Знаю, я рассказывала тебе о случае, когда мы арестовали статую Свободы за недостоверную рекламу.
– Даже фотографии показывала.
– Уинстон, было время, когда я могла позвонить и эвакуировать любое здание в любом городе.
– М-м-м…
Уинстон засунул руки глубоко в карманы и облокотился на ограждение рядом с Инес, спиной к статуе Свободы. Инес выглядела усталой, но полной надежды. Мешки у нее набухли не только под, но и над глазами. Революция оказалась утомительным делом. Инес напоминала боксера после отмены сухого закона: вдрызг пьяный, весь в шрамах, ковыляет от одного питейного заведения до другого, разглагольствуя об обещанной бесплатно рюмке, победе для обычного работяги.
Все вокруг смотрели на горизонт. Какого хрена они все такие оптимистичные? Вот почему она меня сюда привела. Чтобы я подцепил немного лихорадки «вершины мира».
Уинстон кивнул в сторону очереди к лифту:
– Пошли. Мне нужно в Бруклин, встретиться с Плюхом и ребятами.
После долгого ожидания все трое втиснулись в кабину. Уинстон закинул в рот пластинку жвачки, чтобы по дороге вниз не заложило уши. Предсказание гласило: «Вы ответственный человек. Когда случается неприятность, люди всегда считают вас ответственным». С громким хлопком Уинстон втянул розовый пузырь обратно в рот.
– Мисс Номура, а ты правда дашь мне пятнадцать штук?
– В понедельник утром обналичу чек.
– Блин, у ниггера зазвенит в карманах. И я ничего не должен делать, так?
– Я прошу тебя лишь появиться на двух мероприятиях: фестивале сумо в парке и на дебатах за неделю до выборов.
– И кем мне быть, демократом или республиканцем?
– У тебя какие предпочтения?
– Да вообще разницы не вижу. Как по мне, так я не хочу быть ни тем, ни другим.
– Ну и не надо. Но даже если ты будешь независимым кандидатом, твоей партии нужно название.
– То есть как, мне создать собственную партию?
– Почему бы и нет? Нужно только название.
– Как насчет «Партия»?
– Это еще откуда?
– Да я помню всяких чудиков, которые ошивались у тебя в квартире и говорили «Партия велит делать то-то» и «Партия указывает, что мы должны делать то-то».
– Уинстон, понятие «партия» связано с вещами, к которым ты не имеешь отношения. Кроме того, его уже застолбили другие. Тебе нужно придумать что-то свое. И еще кое-что…
– А как насчет «Вечеринка»?[27] Охрененно звучит. «Вечеринка». Как будто мы отрываемся. Ниггерам понравится. Не, реально. Они врубятся, поверь.
Инес поверила.
– Уинстон…
– Да?
– Знаешь, твой отец был красивым человеком.
– Как скажешь.
– Если бы ты знал его во времена движения! Большинство мужчин в берете выглядят по-дурацки. Но только не Клиффорд. Он прятал свою шевелюру в черный войлок, смещал его на край так, что берет нависал над самым ухом. Если бы его спросили, чем он зарабатывает на жизнь, Клиффорд мог ответить что угодно – революционер, концертируюший пианист, поэт, художник, профессиональный француз, танцор, – и ты бы ему поверил и решил, что он лучший в
